Автофикшн, поначалу занимавший умы русскоязычных читателей истеричностью переживаний и откровенностью содержания, как и любая вещь, которой становится уже безальтернативно много, в современном контексте начинает восприниматься еще более тяжеловесным, чем классическая проза с разделенными автором и героем. Работа с формальной стороной, тайной мелодикой, постепенно нивелируется в пользу громкости и искренности высказывания. Однако чуткий писатель умеет вывести из этого не только необходимое осмысление, но и обрамленный литературный опыт, в котором за счет стиля выстраивается едва уловимая спасительная дистанция между автором и героем.
Текст Гели Сычевой, будучи формально прямолинейным, исповедальным, умело переворачивает простейший принцип "не рассказывать, а показывать" – много говоря о своих чувствах относительно другого, героиня/авторка ненавязчиво обозначает его несчитываемость.
Расставшись с любимым человеком после двух лет отношений, она остается наедине с обреченностью их общей истории, неприменимостью знаний о нем. Набор предпочтений в еде, писателях, режиссерах оказывается зажатым между воспоминаниями о его присутствии и физиологических особенностях, и совсем уж фантомным "его бабушка глухая, но я никогда ее не видела".
На протяжении большей части текста читателю и героине предстоит мириться с угрожающе большим объемом немого тела, непостижимым, но в то же время отчетливо видимым утонувшим великаном. Контуры его присутствия очерчиваются в каждом дне: похожей одеждой на ком-то, запахом духов или забытой зажигалкой, прижимаемой к груди. Само оформление публикации – запечатленные под текстом изображения вещей, фрагменты переписок и рисунки – призрачные, не всегда понятные стороннему наблюдателю образы – складываются в бережный гербарий. Это мелькание созвучно возникающему голосу бывшего возлюбленного – паре дежурных реплик впроброс и практически случайному ответу на звонок. Достаточно, чтобы все страннее, отчаяннее и правдоподобнее казалась готовность героини любыми способами с ним пересечься.
В рассказе очень точно схвачено чувство неприкаянности: близкий человек, по своей воле ушедший из твоей жизни, обычно ощущается не благодарной памятью о большом совместном путешествии, а зияющим отсутствием на месте, которое он занимал раньше. Лишь знание сопровождает героиню в ее сомнамбулических передвижениях по улицам города. Все ранее важное, сопричастное, остается только "впихнуть в текст, из которого скажут вычеркнуть".
И эта неприкаянность говорения, умело организованная авторкой благодаря чувству композиции и художественным находкам, позволяет создать не портрет персонажа-возлюбленного, а скорее портрет-игру с самой собой, витраж из осколков знаний о различных сферах его и их общей жизни, в работе над которым на самом деле видится лишь тоска по оригиналу, но сам процесс создания способен стать путешествием, устремляющим героиню в новом направлении.
Текст Гели Сычевой, будучи формально прямолинейным, исповедальным, умело переворачивает простейший принцип "не рассказывать, а показывать" – много говоря о своих чувствах относительно другого, героиня/авторка ненавязчиво обозначает его несчитываемость.
Расставшись с любимым человеком после двух лет отношений, она остается наедине с обреченностью их общей истории, неприменимостью знаний о нем. Набор предпочтений в еде, писателях, режиссерах оказывается зажатым между воспоминаниями о его присутствии и физиологических особенностях, и совсем уж фантомным "его бабушка глухая, но я никогда ее не видела".
На протяжении большей части текста читателю и героине предстоит мириться с угрожающе большим объемом немого тела, непостижимым, но в то же время отчетливо видимым утонувшим великаном. Контуры его присутствия очерчиваются в каждом дне: похожей одеждой на ком-то, запахом духов или забытой зажигалкой, прижимаемой к груди. Само оформление публикации – запечатленные под текстом изображения вещей, фрагменты переписок и рисунки – призрачные, не всегда понятные стороннему наблюдателю образы – складываются в бережный гербарий. Это мелькание созвучно возникающему голосу бывшего возлюбленного – паре дежурных реплик впроброс и практически случайному ответу на звонок. Достаточно, чтобы все страннее, отчаяннее и правдоподобнее казалась готовность героини любыми способами с ним пересечься.
В рассказе очень точно схвачено чувство неприкаянности: близкий человек, по своей воле ушедший из твоей жизни, обычно ощущается не благодарной памятью о большом совместном путешествии, а зияющим отсутствием на месте, которое он занимал раньше. Лишь знание сопровождает героиню в ее сомнамбулических передвижениях по улицам города. Все ранее важное, сопричастное, остается только "впихнуть в текст, из которого скажут вычеркнуть".
И эта неприкаянность говорения, умело организованная авторкой благодаря чувству композиции и художественным находкам, позволяет создать не портрет персонажа-возлюбленного, а скорее портрет-игру с самой собой, витраж из осколков знаний о различных сферах его и их общей жизни, в работе над которым на самом деле видится лишь тоска по оригиналу, но сам процесс создания способен стать путешествием, устремляющим героиню в новом направлении.
