ТАВОЛГА
ПЕРВЫЙ НОМЕР
Георгий Нагайцев: Сквозными нитями травы дыша и шевеля
Нико Железниково: Пушица
Настя Казьмина: Лунник оживающий
Ева Осипова: Верба
Данил Файзов: Тимофеевка степная
Георгий Нагайцев: Вереск
Женя Липовецкая: Черногорка
Аркадий Нелидин: Мятлик
Анастасия Лавренова: Листвянка
Фома Акиньшин: Белладонна
Софья Дубровская: Космея
Сергей Калашников: Колокольчик персикоцветный
Сёма Ткаченко: Мирра
Резеда Калмуллина: Венерин башмачок
Нина Александрова: Росянка
Алевтина Шнейвас: Горечавка весенняя
Нико Железниково: Пушица
Настя Казьмина: Лунник оживающий
Ева Осипова: Верба
Данил Файзов: Тимофеевка степная
Георгий Нагайцев: Вереск
Женя Липовецкая: Черногорка
Аркадий Нелидин: Мятлик
Анастасия Лавренова: Листвянка
Фома Акиньшин: Белладонна
Софья Дубровская: Космея
Сергей Калашников: Колокольчик персикоцветный
Сёма Ткаченко: Мирра
Резеда Калмуллина: Венерин башмачок
Нина Александрова: Росянка
Алевтина Шнейвас: Горечавка весенняя
Георгий Нагайцев: Сквозными нитями травы дыша и шевеля
веточки и лепестки
камешки или пески
И. Ахметьев
– Что это? – спросил я.
– Ничего, – ответил Чапаев.
– Да нет, я не в том смысле, – сказал я. – как это называется?
– По-разному, – ответил Чапаев. – Я называю его условной рекой абсолютной любви. Если сокращённо – Урал.
В. Пелевин
Признаться, я никогда не писал вступительных статей, потому эта задача представляется мне довольно сложной, а применительно к собственному литературному журналу – тем более. Но я постараюсь отразить здесь основные свои мысли, заранее извинившись за некую неструктурированность их изложения. Статья – внеиерархическое пространство, ризома, вся информация которой периферийна.
Буду лаконичен. Каждая подборка озаглавлена названием растения, ассоциативный выбор которого не может быть рассекречен. Наименование журнала – “Таволга” –вовсе не свидетельствует о каком-либо первенстве этой травы, она вовсе не доминирует над остальными растениями. Все травы — братья.
Немного о поэзии. Обыкновенно поэзию принято определять как способ репрезентации действительности, силу, отражающую и тем самым меняющую мир. Вовсе не отвергая такую идентификацию, я предлагаю читателю ознакомиться с моим видением поэзии. Для меня поэзия – в первую очередь любовь: любовь поэта к читателю, читателя к поэту, любовь стихотворения, строки, буквы. Единая, Вселенская Большая Любовь. В журнале я постарался объединить любовь к поэзии (и любовь поэзии) с любовью к природе, флоре. В совокупности всё это даёт одну, общую любовь. Вы, читатель, я, авторы, их произведения – всё есть любовь, не имеющая ни субъекта, ни объекта, летящая из ниоткуда в никуда.
Совсем недавно журнал был только приятной задумкой, абстрактной идеей, однако то, что вы, читатель, сейчас видите эти строки, позволяет отнести мой утопичный проект к реализованным, чему я очень-очень рад. Выражаю огромную благодарность моим друзьям, помогавшим мне в создании “Таволги” и всем авторам за их замечательные подборки.
Ом мане падме хум.
Главный редактор журнала
Георгий Нагайцев.
Нико Железниково: Пушица
В ПАРКЕ
золотоглазые кусты глядят из-за спин деревьев.
лиловый лилейный дракончик замечен в траве.
как называется это растение?
мы идём медленно вдоль этих прозрачных мест.
вот бы положить взгляд
леса
________в гербарий.
________герб армий древесных трепещет,
______________________весь в трещинках
пятипалый кленовый флаг воздет — о, звезда завялой аллеи,
ленные ели, лоно валежника (влагалище? лежбище?), с кем
возлежит моя осень усталая талая алая,
это безвременник, — тень отвечает не к месту (прозрачному).
зверь мой сиреневый пасть разевает — зевает — оа.
ЗДЕСЬ
студёный сон длиною в тропинку,
статуи львов по обе стороны вздыбились,
_____________________они научились вылезать
___________и в гортанях носят скомканные бумажки,
_______________исписанные буквой «р», —
маленькая я не умела говорить по-львиному
и только лакала слова.
взрослая я выучила их рёв наизусть.
________________но вот
_____________припухлые веки зимы
_____________размежевала тревога,
_________и львы выворачиваются речью наружу,
_________и тропинка обрывается на полуслове.
пространство сна разбужено,
и кто утешит его теперь, кто расскажет
___________сказку о козе прозрачной, знающей
___________названия всех снежинок?..
____«здесь» в глаза пустоте вмерзает.
_____«здесь» вызванивает темноту.
«здесь» моё любимое слово, оно
всегда рядом.
стихотворение — это сон,
в нём возможно всё ________и всё — несбыточно.
______бесконечный человек сказал:
_______— «здесь я люблю тебя»¹, —
_____________и его слова не остывают
________________даже среди этого холода.
я же люблю тебя всюду,
но только здесь_________ ты отвечаешь.
_________
¹ Пабло Неруда, «Я люблю тебя здесь…» (в пер. с исп. Мориса Ваксмахера)
ВСЁ ЕЩЁ ЗДЕСЬ
сон давно растаял, но вода
в мыслях я снова прохожу тут,
____но теперь всё иначе.
мёрзлое и скользкое сделалось зелёным и лохматым,
и только рыцари рыка стерегут всклокоченный парк,
______они ли это?
сторожившие безответную зиму,
___они восставали против тишины.
теперь же свечение тишины исходит
____________из их белоснежных тел.
осунувшиеся сугробы, чьи души
______не растопило тепло весны,
__в их онемелых лицах я прочитываю
______________скорбь
_______по тем временам, когда их
___только выдумали и наделили речью.
собранные в алебастровое воинство, они хотели
__________завоевать право
_____не осыпаться и не зарастать мхом.
генералы мостов, фасадов и ворот,
_____они славились тем,
_______что не умеют отступать,
но именно поэтому
________проиграли эту войну.
теперь у них ничего не осталось,
_______кроме форм, к которым
их приговорила действительность.
действительность загнала их обратно
_________________в железные кости.
я знаю, что, придя сейчас во всклокоченный парк,
____парк, который я всегда пробегала быстро,
торопясь припомнить любовь (и надеясь так её узнать),
___________обнаружу их
охраняющими мою память________ о придуманном.
— хорошо, что хотя бы вы
______________всё ещё здесь, — скажу я им.
но они не поймут моих слов.
они были тут сколько себя знают.
где бы ещё им быть.
______ведь фотография не расскажет
______о том, чего не случалось.
_______но я видела,
видела собственными глазами
_______________свою любовь.
так кто из нас лжёт?
НЕВЫСКАЗАННАЯ
если её представить, она застынет
___________________оленицей воды.
ветер уснул в кресле-качалке её рогов,
и в воздухе мёрзлом
белое стадо беззвучно бредёт, удаляясь.
горбатые ёлки с мозолистыми ногами
вслед ему смотрят
и трухлявыми языками елозят.
сами они только призраки сухостоя,
и я вместе с ними.
_______но её одну
__мне не окликнуть,
не различить вдалеке — дрожащую в сумраке тугоухом,
_______________разметавшую прохладу копытцем,
________________________хрупкую, веткозаветную,
_________________в ворохе таких же,
__________________________но других.
беженки в долгом просторе ночи,
все они знаки своих потерь.
я вглядываюсь в них
____________во имя неё одной,
____но вижу:
. • .
• . • ✽ • ❊
. ❆ . . • .
✥ . • ✺
✤ • . ✾ . ✵
. ✱ • ❈
• ✷ . ✲
. ❅ . . ✦ . . •
❃ . • ❋
. • . .
так они отвергают
_____мой хромоногий язык.
_____ёлки не знают,
каково это — медленно двигаться в тишине,
_____сердца их скрипят.
но скоро
и на их плечи ляжет
обеспокоенное молчание.
ЭКФРАСИС: ПОРТРЕТ ЧАСОВНИ В ПАРКЕ
с синей дверцей и вьющейся решёткой.
всегда закрыта.
её обнимают сирень и акация,
за ней туи по стойке смирно замерли полукругом,
коническое войско, что они охраняют?
какие растения там, в их тени,
____цветут для самих себя?
в завитушки решётки вдет пластиковый подсолнух,
в пасмурную погоду он опускает вислоухую голову.
в прошлый раз на пороге подставка для книги
_________пустовала, а сейчас
вместо слов на неё возложили
ромашку и шиповник (дотронувшись до которого,
когда касаешься мёртвых цветов, будь готова:
они потребуют свою кровь назад).
что в этой книге неприсутствия написали бы
____________о чуде знакомства?
рукотворная синева под защитой
____________зелёногривых великанш,
графин тишины с лицом бога,
____________встреться мы раньше — я бы не возвратилась
В ПАРКЕ
золотоглазые кусты глядят из-за спин деревьев.
лиловый лилейный дракончик замечен в траве.
ave, животное цвета!
как называется это растение?
тень и я,
мы идём медленно вдоль этих прозрачных мест.
_______лес сбросил вес.
_______лес поднят на воздух,
_______он дышит звенящей бронзой,
_______и разлит над ним бирюзовый чад.
_______заплаканные глаза берёзовым чаем слезоточат.
вот бы положить взгляд
леса
________в гербарий.
________герб армий древесных трепещет,
______________________весь в трещинках
пятипалый кленовый флаг воздет — о, звезда завялой аллеи,
ленные ели, лоно валежника (влагалище? лежбище?), с кем
возлежит моя осень усталая талая алая,
а я?
это безвременник, — тень отвечает не к месту (прозрачному).
зверь мой сиреневый пасть разевает — зевает — оа.
а я?..
ЗДЕСЬ
студёный сон длиною в тропинку,
и мы гуляем.
— кажется: ещё шаг, и ты исчезнешь.
— не бойся, я обещаю быть здесь.
статуи львов по обе стороны вздыбились,
у них алебастровые спины,
_____________________они научились вылезать
из своих железных костей
___________и в гортанях носят скомканные бумажки,
_______________исписанные буквой «р», —
начертание-речь.
маленькая я не умела говорить по-львиному
и только лакала слова.
взрослая я выучила их рёв наизусть.
________________но вот
_____________припухлые веки зимы
_____________размежевала тревога,
_________и львы выворачиваются речью наружу,
_________и тропинка обрывается на полуслове.
пространство сна разбужено,
и кто утешит его теперь, кто расскажет
___________сказку о козе прозрачной, знающей
___________названия всех снежинок?..
____«здесь» в глаза пустоте вмерзает.
_____«здесь» вызванивает темноту.
«здесь» моё любимое слово, оно
всегда рядом.
стихотворение — это сон,
в нём возможно всё ________и всё — несбыточно.
______бесконечный человек сказал:
_______— «здесь я люблю тебя»¹, —
_____________и его слова не остывают
________________даже среди этого холода.
я же люблю тебя всюду,
но только здесь_________ ты отвечаешь.
_________
¹ Пабло Неруда, «Я люблю тебя здесь…» (в пер. с исп. Мориса Ваксмахера)
ВСЁ ЕЩЁ ЗДЕСЬ
сон давно растаял, но вода
застоялась в глазах.
в мыслях я снова прохожу тут,
____но теперь всё иначе.
мёрзлое и скользкое сделалось зелёным и лохматым,
и только рыцари рыка стерегут всклокоченный парк,
нюхают сиреневый воздух.
______они ли это?
сторожившие безответную зиму,
___они восставали против тишины.
теперь же свечение тишины исходит
____________из их белоснежных тел.
осунувшиеся сугробы, чьи души
______не растопило тепло весны,
__в их онемелых лицах я прочитываю
______________скорбь
_______по тем временам, когда их
___только выдумали и наделили речью.
собранные в алебастровое воинство, они хотели
__________завоевать право
_____не осыпаться и не зарастать мхом.
генералы мостов, фасадов и ворот,
_____они славились тем,
_______что не умеют отступать,
но именно поэтому
________проиграли эту войну.
теперь у них ничего не осталось,
_______кроме форм, к которым
их приговорила действительность.
действительность загнала их обратно
_________________в железные кости.
я знаю, что, придя сейчас во всклокоченный парк,
____парк, который я всегда пробегала быстро,
торопясь припомнить любовь (и надеясь так её узнать),
___________обнаружу их
охраняющими мою память________ о придуманном.
— хорошо, что хотя бы вы
______________всё ещё здесь, — скажу я им.
но они не поймут моих слов.
они были тут сколько себя знают.
где бы ещё им быть.
______ведь фотография не расскажет
______о том, чего не случалось.
_______но я видела,
видела собственными глазами
_______________свою любовь.
так кто из нас лжёт?
НЕВЫСКАЗАННАЯ
а
Геннадий Айги,
«Спокойствие гласного».
если её представить, она застынет
___________________оленицей воды.
ветер уснул в кресле-качалке её рогов,
и в воздухе мёрзлом
белое стадо беззвучно бредёт, удаляясь.
горбатые ёлки с мозолистыми ногами
вслед ему смотрят
и трухлявыми языками елозят.
сами они только призраки сухостоя,
и я вместе с ними.
_______но её одну
__мне не окликнуть,
не различить вдалеке — дрожащую в сумраке тугоухом,
_______________разметавшую прохладу копытцем,
________________________хрупкую, веткозаветную,
_________________в ворохе таких же,
__________________________но других.
беженки в долгом просторе ночи,
все они знаки своих потерь.
я вглядываюсь в них
____________во имя неё одной,
____но вижу:
. • .
• . • ✽ • ❊
. ❆ . . • .
✥ . • ✺
✤ • . ✾ . ✵
. ✱ • ❈
• ✷ . ✲
. ❅ . . ✦ . . •
❃ . • ❋
. • . .
так они отвергают
_____мой хромоногий язык.
_____ёлки не знают,
каково это — медленно двигаться в тишине,
не оборачиваясь.
_____сердца их скрипят.
но скоро
и на их плечи ляжет
обеспокоенное молчание.
ЭКФРАСИС: ПОРТРЕТ ЧАСОВНИ В ПАРКЕ
с синей дверцей и вьющейся решёткой.
всегда закрыта.
её обнимают сирень и акация,
за ней туи по стойке смирно замерли полукругом,
коническое войско, что они охраняют?
какие растения там, в их тени,
____цветут для самих себя?
в завитушки решётки вдет пластиковый подсолнух,
в пасмурную погоду он опускает вислоухую голову.
в прошлый раз на пороге подставка для книги
_________пустовала, а сейчас
вместо слов на неё возложили
ромашку и шиповник (дотронувшись до которого,
я поранилась —
когда касаешься мёртвых цветов, будь готова:
они потребуют свою кровь назад).
что в этой книге неприсутствия написали бы
____________о чуде знакомства?
рукотворная синева под защитой
____________зелёногривых великанш,
графин тишины с лицом бога,
____________встреться мы раньше — я бы не возвратилась
узнать тебя.
Настя Казьмина: Лунник оживающий
Новелла третья.
Драматический этюд. Триллер, некрореализм, школа, женщина, подростки, сцены (не)мотивированного насилия и жестокости.
Музыка: неизвестная песня про гибель подводной лодки «Курск», которую мы пели в школе; «Песня о Родине» («Широка страна моя родная…», слова ー В. Лебедев-Кумач, музыка ー И. Дунаевский)
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Акатова Лилия Владимировна, 55 лет, учительница музыки первой категории, методист по музыкальному образованию, дама истеричная, жалкая и скорбящая.
Слава Кравцов, 16 лет, бестолковый, дерзкий, долговязый и костлявый хулиган с длинными женскими ресницами.
Володя Вишневский, 15 лет, мальчик ответственный, серьёзный, лидер по натуре, идёт до конца, голос не повышает.
Юра Алексеев, 15 лет.
Таня Моставенко, 14 лет.
Ученики 8А класса.
Кабинет музыки в общеобразовательной школе на четвёртом этаже. Весна, за окнами солнце и дождь, около трёх часов дня. Кабинет узкий, продолговатый, два ряда парт, с одной стороны ー окна, с другой ー стена. В одном конце класса ー возвышение, небольшая эстрада; в другом ー учительский стол, заваленный нотами и прочим хламом, над столом ー грязная доска, у стены, рядом с дверью — пианино «Красный октябрь».
За пианино сидит Лилия Владимировна Акатова, играет. Класс, выстроившись в два ряда в конце кабинета, нестройно поёт. Дети с трудом умещаются на «эстраде», толкаются, мальчики смеются, пристают к девочкам в первом ряду. Акатова, когда особенно шумно в задних рядах, поёт громче, срывая голос, стараясь перекричать (выходит высоко, даже правильно, но как-то не очень приятно слуху).
Ученики 8А и Акатова (поют):
С тяжёлой вестью все газеты вышли:
Курск затонул, российский Курск на дне.
Сто восемнадцать душ, сто восемнадцать жизней
Погребены на сто метровой глубине.
Его нашли, удачно так сложилось,
Совсем немного времени прошло.
Но жёг вопрос: как это всё случилось?
И как такое вдруг произошло?
Трагедии ужасной в чём причина?
На дне лишь искорёженный металл.
И знает, знает, но молчит пучина,
Как лучшей лодкой быть он перестал.
Как лучшей лодкой быть он перестал.
И этот день не в переносном смысле
Стал для страны и флота чёрным днём
Курск был вершиной гениальной мысли,
И люди были золото на нём.
И люди были золото на нём.
Звенит звонок. Дети с шумом рассыпаются по классу, собирают вещи.
Слава (кричит, наигранно). А! Как же эт мы сегодня без гимна!
Акатова. Ну как, Слава, вот так, не успели…
Слава (выходя из класса, Акатовой, почти на ухо). Ну и хер с ним!
Акатова (высоко, Славе). Вон!
Слава ржёт. Акатова бессильно отмахивается, морщится. Класс пустеет. Несколько секунд учительница сидит, поникнув головой, сгорбившись, у пианино с нотами руках. Затем встаёт, выходит из класса. Пауза. Из-под задней парты выползают Юра Алексеев и Таня Моставенко. Девочка бьёт одноклассника по руке, когда тот пытается поправить задравшуюся юбку.
Юра(разводя руками). Пардон, мадам!
Таня. И зачем? Зачем я тебя вообще слушаю…
Юра. Я говорю: подожди, не истери. Ща всё будет.
Раздаётся стук в дверь. Юра и Таня прячутся обратно под парту. Стук повторяется. Пауза. В кабинет заходят Володя Вишневский и Слава Кравцов.
Володя. На стрёме постоять не хочешь?
Слава. Чё, прям там?
Володя. Где «там»?
Слава. А где «там»?
Володя. На лестнице, дебил.
Слава. А если она с другой стороны пойдёт?
Володя. Значит, этажом ниже, Славик.
Слава. А на фиг, она ж в столовке ещё…
Володя (подходя к учительскому столу, начинает рыться в бумагах). Всё, понятно, нет вопросов. Смотри в шкафах, быстро и аккуратно.
Слава и Володя обыскивают шкафы и стол.
Слава. Нет ни хера! (Володе) Слышь, меня из-за этой психованной в лагерь могут не отправить, чё я тут делать буду?
Володя. Ищи давай.
Слава. Да не будет никакой аттестации ー дичь какая-то. Ей же вообще насрать всю жизнь было, она права не имеет нам даже четыре ставить, кто её слушает вообще.
Володя (роясь в бумагах). Славик, это РАНО. Они там ёбнулись все. Я у матери спрашивал, они по одному всех вызывать будут. Ты Рахманинова от Шопена отличить сможешь?
Слава. Чё?..
Володя. Ну вот и всё.
Слава. Так а нахера?..
Володя. Новая государственная образовательная политика. Русских композиторов нужно не просто отличать от зарубежных, но ещё знать наизусть, что они там нахуевертили. А то, что мы хернёй страдали все, сколько, 8 лет ー ваще никого не волнует.
Слава. Гонишь.
Володя. Да если бы.
Юра (из-под парты). А вопрос об эмиграции Рахманинова как трактуется новой государственной образовательной политикой?
Володя (срывается, идёт в конец класса). Ах ты пидарас.
Володя хватает Юру за грудки и вытаскивает из-под парты. Видит Таню.
Юра. Интересно же.
Володя (Тане). Здравствуй, Таня! (Юре) Интересно.
Юра. Руки, Вова.
Володя (отпуская его). Ну.
Таня (обречённо). Шопена от Рахманинова я ещё отличить, конечно, смогу…
Володя. Но не больше.
Слава (подходя). Староста, а! (присаживаясь на корточки перед Таней) Моставенко, вот те и красный аттестат…
Таня. Отвали… (закрывает лицо руками)
Володя (Славе). Иди, эти, шкафы выдвижные проверь. (Слава уходит) Таня! Раз уж вы здесь ー не хотите помочь?
Юра. С чем? Кто тебе вообще весь этот бред наплёл?
Володя. Мать.
Юра. А мама у нас кто?
Володя. Ведущий специалист.
Юра. Предупреждать надо! (пауза) Что ищете-то?
Володя. Они для каждого, для каждого, слышишь, индивидуально, составили опросник, список песенок, которые угадать надо, и отправили это всё напрямую. Только в таких штуках, как на экзаменах, что один раз открыть можно.
Юра. Так а нас почему не предупредили?
Таня. И программа подготовки быть должна!
Володя. Должна. И будет. Но зачем время терять?
Юра. Ну а закрывать вы это как собираетесь?
Володя. Это всё в свою очередь. А вот то, что эта дура ничего не заметит…
Юра. А что же ты ничего никому не сказал?
Володя. А вы двое что же здесь делаете?
За дверью раздаётся шум и приглушённые голоса. Дети замолкают. Слава замирает у стола, сжав в руке сложенный лист. Ручка двери опускается, но затем снова поднимается. Слава бежит к Володе в конец класса, прячется с товарищем за соседнюю последнюю парту. В кабинет, натянуто смеясь и кивая кому-то за дверью, заходит Акатова. Закрывает дверь. Стоит, улыбаясь, поправляет волосы, подходит к учительскому столу, бросает на него сумку. Садится за пианино. Сидит какое-то время. Звенит звонок. Акатова начинает играть на пианино. Таня роняет голову на руки.
Слава (шёпотом). Ну пиздец.
Акатова (поёт, негромко, нежно):
Широка страна моя родная,
Много в ней лесов, полей и рек!
Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек.
Володя забирает у Славы лист. Разворачивает, на пол падает вложенная старая фотокарточка. Володя поднимает фотографию, рассматривает, переворачивает, читает надпись на обороте. Затем читает то, что написано на листе. Складывает лист, вкладывает в него фотокарточку. Сидит, сосредоточенно о чём-то задумавшись.
Акатова (громче, проникновенней):
От Москвы до самых до окраин,
С южных гор до северных морей
Человек проходит, как хозяин
Необъятной Родины своей.
Всюду жизнь и вольно, и широко,
Точно Волга полная, течет.
(громче)
Молодым — везде у нас дорога,
Старикам — везде у нас почет.
(срываясь, истерично, чуть не плача)
Широка страна моя родная,
Много в ней лесов, полей и рек!
Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек.
Завершив последнюю строку, Акатова со всей силы бьёт по клавишам и падает на них, скрестив руки. Сидит, осев и уронив голову на ладони, несколько секунд. Володя кладёт сложенную бумагу во внутренний карман пиджака и осторожно поднимается. Встаёт в проходе между последним партами. Юра спокойно наблюдает за ним, Таня и Слава — уставились, как на суицидника перед прыжком.
Володя. Результаты анализов неутешительные. (Акатова резко поднимает голову) Да и диагноз, мягко говоря, (Володя медленно идёт к Акатовой) — не внушает надежды. (останавливаясь у первой парты, опирается на неё вытянутой правой рукой) Как же так, Лилия Владимировна?
Акатова. О чём ты, Володя?.. И почему ты не на уроке?..
Володя. А мы и не знали (садится за первую парту), что всё так.
Акатова. Что случилось, Володенька?..
Володя. Мы хотели извиниться. Да всё чё-то не знали, как.. (поворачивая голову) Да, Слава? (Славу за партой передёргивает) Ну иди сюда, не убьют же тебя!
Слава встаёт и идёт к Володе. Акатова с испугом наблюдает за ним. Таня поворачивается к Юре, смотрит вопросительно. Юра улыбается ей в ответ и прикладывает палец к губам. Слава садится за вторую парту, по диагонали от Володи.
Володя. Вы, Лилия Владимировна, с мамой живёте?
Акатова. А откуда ты знаешь, Володя?..
Слава (смеясь). Пф, ну а с кем ещё?..
Володя (перебивая Славу). Вы не думайте, что если мы как идиоты себя ведём, так мы ничё и не понимаем. Это вообще не так. Просто мы…агрессивные! И так вот реагируем. На слабость.
Слава (поддакивая). Сволочи.
Володя (Славе). Да. (Акатовой) На вашу слабость, Лилия Владимировна.
Акатова. Володенька…я совсем тебя не понимаю…
Володя. Да я всё так извиниться пытаюсь! За нас, за всех, за поведение наше тупое…
Акатова. Ой, Володя, вы же дети!..
Володя. Ну накипело у меня. И вам вот решил сказать: чё вы это всё нам позволяете? Тут не в крике вашем ведь дело, мы только и ждём, чтоб вы сорвались и орать начали. Они ж только этого и хотят. Так что вы это даёте! (пауза) Мы же уважать вас должны. Бояться. Вас, а не Наталью Сергеевну, Инну Валерьевну и кого вы там ещё приведёте с нами разбираться.
Акатова. Володя! Зачем же бояться?..
Володя. Ну вот у вас как было? Да так же ведь.
Акатова. Ой, у нас, Володя, было совсем по-другому… (встаёт, подходит к столу, вздыхает) И не нужно было бояться учителя, чтобы его уважать. Никому даже в голову это не приходило! (пауза) А с вами…а с вами я уже не знаю, что делать.
Володя. Ну то есть жёстко, очевидно, не ваш вариант, так?
Акатова. Очевидно!
Володя. Оно и видно…что же тогда делать?
Акатова (садится за учительский стол). Я не знаю, Володя. Спасибо тебе за совет, за поддержку, ты ведь мальчик хороший, я это знаю, и Слава хороший, это всё ваш интернет, ваша эта музыка… Оно, может, всё и не так плохо, да: но вы другие. Не понимаю я вас. Насилие, давление вот это вот ー нет, не могу я так. Каждый раз, когда голос на вас повышаю, думаю: «Как же так!» А с вами, выходит, по-другому-то и нельзя! Знаю! Ну это вот от непонимания, от нежелания от вашего пойти навстречу, раскрыться, обнажиться как-то. В вас же нет сочувствия, доверия. Не от того, что вы плохие, а потому что вам просто-напросто страшно!
Володя. Страшно! (смотрит на Славу) Страшно, вы правы!
Слава (серьёзно). Трусы.
Акатова. А сколько несправедливости, сколько насилия, сколько лжи, сколько страха вам ещё предстоит! Вы бы знали! (пауза, тихо) Лучше уж вы меня добьёте. Мне уж терять скоро будет совсем нечего.
Володя. Да что вы говорите, Лилия Владимировна! Мы ж не каменные, ничего! Мне 15 лет, я уже, знаете, не мальчик. Я не знаю, что у вас там было в 15…
Акатова. Ой, Володенька…
Володя. А я, может, любил. Может, даже и сейчас люблю. (Слава удивлённо смотрит на Володю) Может, мне одиноко. Может, я дальше, как жить, не знаю. Может, я переживаю уже, что стоящего ничего не сделал. Ничего хорошего и ничего достойного.
Акатова. Володя, ты чего! Это только так кажется, всё будет, всё ещё…
Володя. Ещё и аттестации эти идиотские, вы слышали? Как-будто только этого не хватало! Ну, оно всегда так: если уж плохо, то всё, да?
Акатова. Ну не всё же…
Володя. Ну, наваливается всё сразу.
Слава (нарочито, значительно). Да, беда не приходит одна… (Володя смиряет товарища взглядом)
Володя. Я бы при классе, честно…этого не сказал бы. Сами понимаете. Вот разве что перед Славой. Потому что я ему доверяю, и потому что он меня поймёт. Я восхищаюсь вашим терпением. Серьёзно. Видно, что вы очень, простите, несчастная и одинокая, но вы не сдаётесь! Несмотря ни на что! (Акатова опускает взгляд на стол, сидит так, не поднимая глаз) Это вообще-то достойно уважения. Само по себе. (пауза) Детей же у вас своих нет?
Акатова (машинально, ровно). Нет.
Володя. А с мамой живёте, потому что она болеет? Давно?
Акатова. Давно.
Володя. Жаль мне вас…немного. А так ー я поражаюсь, честно, такая выдержка…
Акатова (перебивая, так же ровно, не поднимая глаз) А откуда ты, Володя, узнал про мою мать?..
Володя. Я сам до…
Слава(перебивая). Так это все знают! (Володя смотрит на Славу, тот осекается) Ну, в смысле, эти, учителя, говорили, мы это, случайно, чё-то там, услышали, вы извините…
Пауза.
Акатова (тихо). Какое вам, поганцам, дело?..
Юра (Тане, улыбаясь, на ушко). Вот и всё…
Володя. Вы в молодости наверняка была очень красивая. Почему же вы остались одна?..
Акатова(оживляясь, поднимает глаза на Володю). Почему?.. Хороший вопрос, Володя. Почему это всё происходит со мной? Чем я это заслужила? (пауза, скорее себе, чем мальчикам) Может, тем, что упорно трудилась? Что прилежно училась? Что помогала каждому, кто нуждался в помощи? Или тем, что была честной? Открытой. Не терпела лжи, лести, несправедливости, жестокости, подлости. Прощала, уступала, терпела, отпускала. Ставила счастье коллектива выше своего собственного. (вздыхает) А потом оказалась здесь. И всё это несделанное, несказанное, сокрытое, чтобы никому не сделать не дай Бог больно или обидеть, ー вот здесь (прикладывает ладонь к сердцу). Похоронено. Спрессовано как будто. И гниёт. (смотрит на Володю) Ради этого всё?.. (улыбаясь) Вам эти, билеты нужны? Опросники? Да? Так я дам! Дам, конечно! (Юра в шоке, выглядывает из-за парты, Таня одёргивает его, сажает обратно) Музыка! Да зачем она вам! Всё равно же не слушали меня никогда… Думаете, ничего не вижу, не знаю?.. Даже Моставенко: «Поставьте Танечке пять в аттестат, Лиличка, ну она же поёт, она же отличница, школе нужны медалисты…» Эти мучения все, оценки эти, школа эта, если уж и раньше, оказывается, смысла и не было никакого, то что сейчас! Вы ж ещё намучаетесь, ох как наму…
Раздаётся стук в дверь.
Голос. Лилия Владимировна!
Акатова. Да?!
Голос. Срочно, Лилия Владимировна! К телефону!
Акатова на секунду замирает, глядя в противоположную стенку кабинета. Встаёт и выходит из класса. Пауза.
Слава (Володе, осторожно). Чё это сейчас было?..
Володя. Я, блядь, откуда знаю? А ты, дебил, молчал бы… (пауза) Нет, ну главное, она согласилась. Так что всё в порядке… (оборачивается, видит Юру ー тот встаёт и облокачивается руками на парту) Ну? Чё ты теперь скажешь? Интересно было? Понравилось?
Таня (из-под парты). Я схожу с ума. Юра, ты зачем меня привёл? (вставая) Юра, ты откуда знал?
Володя. Чёй-то он там знал?
Таня (Юре, чуть ли не на ухо). Алексеев!
Пауза.
Юра. Мудак ты, Володя.
Слава. Ни хера себе!
Володя. Так. И что?
Юра. Да ничего. Я бы на её месте…зубами тебя о клавиши приложил. И крышкой от фоно по пальцам и по шее пару раз ёбнул…
Слава(вставая). Юрок, а ты ничё не напутал…
Володя (перебивая Славу) Да уймись. (улыбаясь, встаёт) Юра. Так ты иди, попробуй. Давай! Я здесь. А то что за пустые угрозы…
Пауза.
Юра(улыбаясь). Ты подожди.
Володя. Что «подожди»? Чего «ждать»?
Пауза.
Слава. Так мы это, пока ждём, чё вы тут делаете, рассказать не желаете, а?
Пауза.
Таня. Он извращенец просто!
Слава. А, ну тогда понимаю.
Юра. Подслушал вас просто в толчке, пришёл посмотреть, что будет. Вот и всё.
Володя. И Таню за собой прихватил.
Юра. Да.
Таня. Он псих просто, я серьёзно. Я…(Юре) Юр, я реально не знаю, чего ты добивался, не понимаю, что ты мне тут хотел показать…
Володя. Ты чё там придумал себе, товарищ сатанист? Всё время забываю, что ты с ебанцой, прости, брат.
Юра. Никакой я тебе…во-первых, не товарищ. И уж тем более не брат.
Володя. Ну ладно, ладно.
Юра. Всё это мерзко, глупо, низко, жалко…
Володя. Таня, что с ним?..
Слава. Да походу, всё…
Дверь кабинета открывается. В кабинет молча заходит Акатова. На детей она не смотрит. А если и смотрит, то сквозь. На лице ー отсутствие какого-либо выражения. Закрывает дверь на ключ. Садится за учительский стол. Пауза. Слава и Володя замирают, глядя на неё. Юра берёт Таню и тащит с собой за парту.
Таня (шёпотом). Она же нас видела!
Юра. Тихо!.. На глаза её посмотри… (Таня поворачивается и осторожно выглядывает из-за парты) Только осторожно…
Таня (садясь обратно). Боже… (закрывает рот руками)
Володя. Лилия Владимировна!.. (Акатова поднимает стеклянные, мутные глаза на Володю) Что…
Пауза. Володя с ужасом в глазах смотрит на учительницу, не в силах оторвать взгляд.
Акатова. Всё, Володя. Всё. Нет мамы. (пауза) Нет. А значит. Никто теперь. Ничего. Не скажет. Не скажет. «Ах ты, Лилька, бестолковая девчонка! Ах ты, Лилька, бестолковая девчонка!» (повторяя, как мантру, подходит к стоящему у первой парты Володе; останавливается, улыбаясь) Не скажет!
Акатова резко хватает Володю за загривок, тащит к пианино и с силой бьёт мальчика зубами о клавиши. Учительница захлопывает крышку инструмента так, что она попадает Володе по шее, ー повторяет процедуру несколько раз, пока не раздаётся хруст позвоночника. Юра зажимает Тане рот. Акатова кидается к Славе, который только и успевает, что открыть рот и встать в позу сдающегося, раскинув руки и продемонстрировав внутреннюю сторону ладоней. Лилия Владимировна роняет Славу в проход между партами и бьёт стулом по голове. Останавливается, когда Слава перестаёт двигаться, то есть довольно скоро. Пауза.
Какое-то время Акатова неподвижно стоит в проходе над телом Славы и смотрит сквозь стену, в одну ей известную даль. Затем ставит стул и подходит к телу Володи. Вытаскивает сложенный листок из внутреннего кармана его, тела, пиджака. Садится за стол. Откладывает заложенную фотокарточку, разворачивает листок, заляпанный кровью.
Акатова. Результаты анализов. (пауза) И правда ー неутешительные. (мнёт листок, кидает в мусорку у входной двери и берёт в руки фотографию) Мне четырнадцать здесь, почти пятнадцать. Как вам… (кричит, в конец класса) Юра, Таня, идите, взгляните! (ответа нет) Сразу перед тем, как в комсомол приняли, сфотографировали, вот так… (улыбается, откладывает фотографию, берёт свою сумку, достаёт оттуда папку, кладёт на стол, кричит детям) Я опросники на столе оставляю! Они тут на каждого. Берите, ребята… А я пойду. (встаёт, берёт сумку) Нечего мне больше здесь делать. Ключи на столе! (достаёт ключи, кладёт на папку) Дверь просто закроете и в учительскую отнесёте, хорошо, Таня?.. Ну, хорошо… Всего вам доброго, ребята! (открывает дверь, останавливается, кричит) Главное ー будьте счастливы! И ничего не бойтесь! Лучшее ー оно ведь впереди! (нервно, громко, неестественно смеётся и уходит)
Пауза. Юра поворачивается к побледневшей Тане. Она в оцепенении, в шоке, смотрит перед собой невидящими глаза, обхватив колени.
Юра. Надо было отозваться. А то чувствую себя трусом теперь. (выглядывает в проход, морщится, поворачивается обратно, смотрит на Таню)
Таня. Откуда ты…
Юра. Со всеми учителями рано или поздно это происходит. Так-то вообще со всеми может — стоит только лишить человека последнего, что удерживает его от… (пауза) Думаю, спор наш я выиграл. Так? (Таня медленно поворачивает голову к нему) Ну. Будем считать, что да. Если ты не против.
Звенит звонок. Юра крепко целует Таню. Не отпускает её, пока звонок не прозвенит до конца.
Новелла третья.
Драматический этюд. Триллер, некрореализм, школа, женщина, подростки, сцены (не)мотивированного насилия и жестокости.
Музыка: неизвестная песня про гибель подводной лодки «Курск», которую мы пели в школе; «Песня о Родине» («Широка страна моя родная…», слова ー В. Лебедев-Кумач, музыка ー И. Дунаевский)
Посв. Людмиле Разумовской и Илье Масодову
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Акатова Лилия Владимировна, 55 лет, учительница музыки первой категории, методист по музыкальному образованию, дама истеричная, жалкая и скорбящая.
Слава Кравцов, 16 лет, бестолковый, дерзкий, долговязый и костлявый хулиган с длинными женскими ресницами.
Володя Вишневский, 15 лет, мальчик ответственный, серьёзный, лидер по натуре, идёт до конца, голос не повышает.
Юра Алексеев, 15 лет.
Таня Моставенко, 14 лет.
Ученики 8А класса.
Кабинет музыки в общеобразовательной школе на четвёртом этаже. Весна, за окнами солнце и дождь, около трёх часов дня. Кабинет узкий, продолговатый, два ряда парт, с одной стороны ー окна, с другой ー стена. В одном конце класса ー возвышение, небольшая эстрада; в другом ー учительский стол, заваленный нотами и прочим хламом, над столом ー грязная доска, у стены, рядом с дверью — пианино «Красный октябрь».
За пианино сидит Лилия Владимировна Акатова, играет. Класс, выстроившись в два ряда в конце кабинета, нестройно поёт. Дети с трудом умещаются на «эстраде», толкаются, мальчики смеются, пристают к девочкам в первом ряду. Акатова, когда особенно шумно в задних рядах, поёт громче, срывая голос, стараясь перекричать (выходит высоко, даже правильно, но как-то не очень приятно слуху).
Ученики 8А и Акатова (поют):
С тяжёлой вестью все газеты вышли:
Курск затонул, российский Курск на дне.
Сто восемнадцать душ, сто восемнадцать жизней
Погребены на сто метровой глубине.
Его нашли, удачно так сложилось,
Совсем немного времени прошло.
Но жёг вопрос: как это всё случилось?
И как такое вдруг произошло?
Трагедии ужасной в чём причина?
На дне лишь искорёженный металл.
И знает, знает, но молчит пучина,
Как лучшей лодкой быть он перестал.
Как лучшей лодкой быть он перестал.
И этот день не в переносном смысле
Стал для страны и флота чёрным днём
Курск был вершиной гениальной мысли,
И люди были золото на нём.
И люди были золото на нём.
Звенит звонок. Дети с шумом рассыпаются по классу, собирают вещи.
Слава (кричит, наигранно). А! Как же эт мы сегодня без гимна!
Акатова. Ну как, Слава, вот так, не успели…
Слава (выходя из класса, Акатовой, почти на ухо). Ну и хер с ним!
Акатова (высоко, Славе). Вон!
Слава ржёт. Акатова бессильно отмахивается, морщится. Класс пустеет. Несколько секунд учительница сидит, поникнув головой, сгорбившись, у пианино с нотами руках. Затем встаёт, выходит из класса. Пауза. Из-под задней парты выползают Юра Алексеев и Таня Моставенко. Девочка бьёт одноклассника по руке, когда тот пытается поправить задравшуюся юбку.
Юра(разводя руками). Пардон, мадам!
Таня. И зачем? Зачем я тебя вообще слушаю…
Юра. Я говорю: подожди, не истери. Ща всё будет.
Раздаётся стук в дверь. Юра и Таня прячутся обратно под парту. Стук повторяется. Пауза. В кабинет заходят Володя Вишневский и Слава Кравцов.
Володя. На стрёме постоять не хочешь?
Слава. Чё, прям там?
Володя. Где «там»?
Слава. А где «там»?
Володя. На лестнице, дебил.
Слава. А если она с другой стороны пойдёт?
Володя. Значит, этажом ниже, Славик.
Слава. А на фиг, она ж в столовке ещё…
Володя (подходя к учительскому столу, начинает рыться в бумагах). Всё, понятно, нет вопросов. Смотри в шкафах, быстро и аккуратно.
Слава и Володя обыскивают шкафы и стол.
Слава. Нет ни хера! (Володе) Слышь, меня из-за этой психованной в лагерь могут не отправить, чё я тут делать буду?
Володя. Ищи давай.
Слава. Да не будет никакой аттестации ー дичь какая-то. Ей же вообще насрать всю жизнь было, она права не имеет нам даже четыре ставить, кто её слушает вообще.
Володя (роясь в бумагах). Славик, это РАНО. Они там ёбнулись все. Я у матери спрашивал, они по одному всех вызывать будут. Ты Рахманинова от Шопена отличить сможешь?
Слава. Чё?..
Володя. Ну вот и всё.
Слава. Так а нахера?..
Володя. Новая государственная образовательная политика. Русских композиторов нужно не просто отличать от зарубежных, но ещё знать наизусть, что они там нахуевертили. А то, что мы хернёй страдали все, сколько, 8 лет ー ваще никого не волнует.
Слава. Гонишь.
Володя. Да если бы.
Юра (из-под парты). А вопрос об эмиграции Рахманинова как трактуется новой государственной образовательной политикой?
Володя (срывается, идёт в конец класса). Ах ты пидарас.
Володя хватает Юру за грудки и вытаскивает из-под парты. Видит Таню.
Юра. Интересно же.
Володя (Тане). Здравствуй, Таня! (Юре) Интересно.
Юра. Руки, Вова.
Володя (отпуская его). Ну.
Таня (обречённо). Шопена от Рахманинова я ещё отличить, конечно, смогу…
Володя. Но не больше.
Слава (подходя). Староста, а! (присаживаясь на корточки перед Таней) Моставенко, вот те и красный аттестат…
Таня. Отвали… (закрывает лицо руками)
Володя (Славе). Иди, эти, шкафы выдвижные проверь. (Слава уходит) Таня! Раз уж вы здесь ー не хотите помочь?
Юра. С чем? Кто тебе вообще весь этот бред наплёл?
Володя. Мать.
Юра. А мама у нас кто?
Володя. Ведущий специалист.
Юра. Предупреждать надо! (пауза) Что ищете-то?
Володя. Они для каждого, для каждого, слышишь, индивидуально, составили опросник, список песенок, которые угадать надо, и отправили это всё напрямую. Только в таких штуках, как на экзаменах, что один раз открыть можно.
Юра. Так а нас почему не предупредили?
Таня. И программа подготовки быть должна!
Володя. Должна. И будет. Но зачем время терять?
Юра. Ну а закрывать вы это как собираетесь?
Володя. Это всё в свою очередь. А вот то, что эта дура ничего не заметит…
Юра. А что же ты ничего никому не сказал?
Володя. А вы двое что же здесь делаете?
За дверью раздаётся шум и приглушённые голоса. Дети замолкают. Слава замирает у стола, сжав в руке сложенный лист. Ручка двери опускается, но затем снова поднимается. Слава бежит к Володе в конец класса, прячется с товарищем за соседнюю последнюю парту. В кабинет, натянуто смеясь и кивая кому-то за дверью, заходит Акатова. Закрывает дверь. Стоит, улыбаясь, поправляет волосы, подходит к учительскому столу, бросает на него сумку. Садится за пианино. Сидит какое-то время. Звенит звонок. Акатова начинает играть на пианино. Таня роняет голову на руки.
Слава (шёпотом). Ну пиздец.
Акатова (поёт, негромко, нежно):
Широка страна моя родная,
Много в ней лесов, полей и рек!
Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек.
Володя забирает у Славы лист. Разворачивает, на пол падает вложенная старая фотокарточка. Володя поднимает фотографию, рассматривает, переворачивает, читает надпись на обороте. Затем читает то, что написано на листе. Складывает лист, вкладывает в него фотокарточку. Сидит, сосредоточенно о чём-то задумавшись.
Акатова (громче, проникновенней):
От Москвы до самых до окраин,
С южных гор до северных морей
Человек проходит, как хозяин
Необъятной Родины своей.
Всюду жизнь и вольно, и широко,
Точно Волга полная, течет.
(громче)
Молодым — везде у нас дорога,
Старикам — везде у нас почет.
(срываясь, истерично, чуть не плача)
Широка страна моя родная,
Много в ней лесов, полей и рек!
Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек.
Завершив последнюю строку, Акатова со всей силы бьёт по клавишам и падает на них, скрестив руки. Сидит, осев и уронив голову на ладони, несколько секунд. Володя кладёт сложенную бумагу во внутренний карман пиджака и осторожно поднимается. Встаёт в проходе между последним партами. Юра спокойно наблюдает за ним, Таня и Слава — уставились, как на суицидника перед прыжком.
Володя. Результаты анализов неутешительные. (Акатова резко поднимает голову) Да и диагноз, мягко говоря, (Володя медленно идёт к Акатовой) — не внушает надежды. (останавливаясь у первой парты, опирается на неё вытянутой правой рукой) Как же так, Лилия Владимировна?
Акатова. О чём ты, Володя?.. И почему ты не на уроке?..
Володя. А мы и не знали (садится за первую парту), что всё так.
Акатова. Что случилось, Володенька?..
Володя. Мы хотели извиниться. Да всё чё-то не знали, как.. (поворачивая голову) Да, Слава? (Славу за партой передёргивает) Ну иди сюда, не убьют же тебя!
Слава встаёт и идёт к Володе. Акатова с испугом наблюдает за ним. Таня поворачивается к Юре, смотрит вопросительно. Юра улыбается ей в ответ и прикладывает палец к губам. Слава садится за вторую парту, по диагонали от Володи.
Володя. Вы, Лилия Владимировна, с мамой живёте?
Акатова. А откуда ты знаешь, Володя?..
Слава (смеясь). Пф, ну а с кем ещё?..
Володя (перебивая Славу). Вы не думайте, что если мы как идиоты себя ведём, так мы ничё и не понимаем. Это вообще не так. Просто мы…агрессивные! И так вот реагируем. На слабость.
Слава (поддакивая). Сволочи.
Володя (Славе). Да. (Акатовой) На вашу слабость, Лилия Владимировна.
Акатова. Володенька…я совсем тебя не понимаю…
Володя. Да я всё так извиниться пытаюсь! За нас, за всех, за поведение наше тупое…
Акатова. Ой, Володя, вы же дети!..
Володя. Ну накипело у меня. И вам вот решил сказать: чё вы это всё нам позволяете? Тут не в крике вашем ведь дело, мы только и ждём, чтоб вы сорвались и орать начали. Они ж только этого и хотят. Так что вы это даёте! (пауза) Мы же уважать вас должны. Бояться. Вас, а не Наталью Сергеевну, Инну Валерьевну и кого вы там ещё приведёте с нами разбираться.
Акатова. Володя! Зачем же бояться?..
Володя. Ну вот у вас как было? Да так же ведь.
Акатова. Ой, у нас, Володя, было совсем по-другому… (встаёт, подходит к столу, вздыхает) И не нужно было бояться учителя, чтобы его уважать. Никому даже в голову это не приходило! (пауза) А с вами…а с вами я уже не знаю, что делать.
Володя. Ну то есть жёстко, очевидно, не ваш вариант, так?
Акатова. Очевидно!
Володя. Оно и видно…что же тогда делать?
Акатова (садится за учительский стол). Я не знаю, Володя. Спасибо тебе за совет, за поддержку, ты ведь мальчик хороший, я это знаю, и Слава хороший, это всё ваш интернет, ваша эта музыка… Оно, может, всё и не так плохо, да: но вы другие. Не понимаю я вас. Насилие, давление вот это вот ー нет, не могу я так. Каждый раз, когда голос на вас повышаю, думаю: «Как же так!» А с вами, выходит, по-другому-то и нельзя! Знаю! Ну это вот от непонимания, от нежелания от вашего пойти навстречу, раскрыться, обнажиться как-то. В вас же нет сочувствия, доверия. Не от того, что вы плохие, а потому что вам просто-напросто страшно!
Володя. Страшно! (смотрит на Славу) Страшно, вы правы!
Слава (серьёзно). Трусы.
Акатова. А сколько несправедливости, сколько насилия, сколько лжи, сколько страха вам ещё предстоит! Вы бы знали! (пауза, тихо) Лучше уж вы меня добьёте. Мне уж терять скоро будет совсем нечего.
Володя. Да что вы говорите, Лилия Владимировна! Мы ж не каменные, ничего! Мне 15 лет, я уже, знаете, не мальчик. Я не знаю, что у вас там было в 15…
Акатова. Ой, Володенька…
Володя. А я, может, любил. Может, даже и сейчас люблю. (Слава удивлённо смотрит на Володю) Может, мне одиноко. Может, я дальше, как жить, не знаю. Может, я переживаю уже, что стоящего ничего не сделал. Ничего хорошего и ничего достойного.
Акатова. Володя, ты чего! Это только так кажется, всё будет, всё ещё…
Володя. Ещё и аттестации эти идиотские, вы слышали? Как-будто только этого не хватало! Ну, оно всегда так: если уж плохо, то всё, да?
Акатова. Ну не всё же…
Володя. Ну, наваливается всё сразу.
Слава (нарочито, значительно). Да, беда не приходит одна… (Володя смиряет товарища взглядом)
Володя. Я бы при классе, честно…этого не сказал бы. Сами понимаете. Вот разве что перед Славой. Потому что я ему доверяю, и потому что он меня поймёт. Я восхищаюсь вашим терпением. Серьёзно. Видно, что вы очень, простите, несчастная и одинокая, но вы не сдаётесь! Несмотря ни на что! (Акатова опускает взгляд на стол, сидит так, не поднимая глаз) Это вообще-то достойно уважения. Само по себе. (пауза) Детей же у вас своих нет?
Акатова (машинально, ровно). Нет.
Володя. А с мамой живёте, потому что она болеет? Давно?
Акатова. Давно.
Володя. Жаль мне вас…немного. А так ー я поражаюсь, честно, такая выдержка…
Акатова (перебивая, так же ровно, не поднимая глаз) А откуда ты, Володя, узнал про мою мать?..
Володя. Я сам до…
Слава(перебивая). Так это все знают! (Володя смотрит на Славу, тот осекается) Ну, в смысле, эти, учителя, говорили, мы это, случайно, чё-то там, услышали, вы извините…
Пауза.
Акатова (тихо). Какое вам, поганцам, дело?..
Юра (Тане, улыбаясь, на ушко). Вот и всё…
Володя. Вы в молодости наверняка была очень красивая. Почему же вы остались одна?..
Акатова(оживляясь, поднимает глаза на Володю). Почему?.. Хороший вопрос, Володя. Почему это всё происходит со мной? Чем я это заслужила? (пауза, скорее себе, чем мальчикам) Может, тем, что упорно трудилась? Что прилежно училась? Что помогала каждому, кто нуждался в помощи? Или тем, что была честной? Открытой. Не терпела лжи, лести, несправедливости, жестокости, подлости. Прощала, уступала, терпела, отпускала. Ставила счастье коллектива выше своего собственного. (вздыхает) А потом оказалась здесь. И всё это несделанное, несказанное, сокрытое, чтобы никому не сделать не дай Бог больно или обидеть, ー вот здесь (прикладывает ладонь к сердцу). Похоронено. Спрессовано как будто. И гниёт. (смотрит на Володю) Ради этого всё?.. (улыбаясь) Вам эти, билеты нужны? Опросники? Да? Так я дам! Дам, конечно! (Юра в шоке, выглядывает из-за парты, Таня одёргивает его, сажает обратно) Музыка! Да зачем она вам! Всё равно же не слушали меня никогда… Думаете, ничего не вижу, не знаю?.. Даже Моставенко: «Поставьте Танечке пять в аттестат, Лиличка, ну она же поёт, она же отличница, школе нужны медалисты…» Эти мучения все, оценки эти, школа эта, если уж и раньше, оказывается, смысла и не было никакого, то что сейчас! Вы ж ещё намучаетесь, ох как наму…
Раздаётся стук в дверь.
Голос. Лилия Владимировна!
Акатова. Да?!
Голос. Срочно, Лилия Владимировна! К телефону!
Акатова на секунду замирает, глядя в противоположную стенку кабинета. Встаёт и выходит из класса. Пауза.
Слава (Володе, осторожно). Чё это сейчас было?..
Володя. Я, блядь, откуда знаю? А ты, дебил, молчал бы… (пауза) Нет, ну главное, она согласилась. Так что всё в порядке… (оборачивается, видит Юру ー тот встаёт и облокачивается руками на парту) Ну? Чё ты теперь скажешь? Интересно было? Понравилось?
Таня (из-под парты). Я схожу с ума. Юра, ты зачем меня привёл? (вставая) Юра, ты откуда знал?
Володя. Чёй-то он там знал?
Таня (Юре, чуть ли не на ухо). Алексеев!
Пауза.
Юра. Мудак ты, Володя.
Слава. Ни хера себе!
Володя. Так. И что?
Юра. Да ничего. Я бы на её месте…зубами тебя о клавиши приложил. И крышкой от фоно по пальцам и по шее пару раз ёбнул…
Слава(вставая). Юрок, а ты ничё не напутал…
Володя (перебивая Славу) Да уймись. (улыбаясь, встаёт) Юра. Так ты иди, попробуй. Давай! Я здесь. А то что за пустые угрозы…
Пауза.
Юра(улыбаясь). Ты подожди.
Володя. Что «подожди»? Чего «ждать»?
Пауза.
Слава. Так мы это, пока ждём, чё вы тут делаете, рассказать не желаете, а?
Пауза.
Таня. Он извращенец просто!
Слава. А, ну тогда понимаю.
Юра. Подслушал вас просто в толчке, пришёл посмотреть, что будет. Вот и всё.
Володя. И Таню за собой прихватил.
Юра. Да.
Таня. Он псих просто, я серьёзно. Я…(Юре) Юр, я реально не знаю, чего ты добивался, не понимаю, что ты мне тут хотел показать…
Володя. Ты чё там придумал себе, товарищ сатанист? Всё время забываю, что ты с ебанцой, прости, брат.
Юра. Никакой я тебе…во-первых, не товарищ. И уж тем более не брат.
Володя. Ну ладно, ладно.
Юра. Всё это мерзко, глупо, низко, жалко…
Володя. Таня, что с ним?..
Слава. Да походу, всё…
Дверь кабинета открывается. В кабинет молча заходит Акатова. На детей она не смотрит. А если и смотрит, то сквозь. На лице ー отсутствие какого-либо выражения. Закрывает дверь на ключ. Садится за учительский стол. Пауза. Слава и Володя замирают, глядя на неё. Юра берёт Таню и тащит с собой за парту.
Таня (шёпотом). Она же нас видела!
Юра. Тихо!.. На глаза её посмотри… (Таня поворачивается и осторожно выглядывает из-за парты) Только осторожно…
Таня (садясь обратно). Боже… (закрывает рот руками)
Володя. Лилия Владимировна!.. (Акатова поднимает стеклянные, мутные глаза на Володю) Что…
Пауза. Володя с ужасом в глазах смотрит на учительницу, не в силах оторвать взгляд.
Акатова. Всё, Володя. Всё. Нет мамы. (пауза) Нет. А значит. Никто теперь. Ничего. Не скажет. Не скажет. «Ах ты, Лилька, бестолковая девчонка! Ах ты, Лилька, бестолковая девчонка!» (повторяя, как мантру, подходит к стоящему у первой парты Володе; останавливается, улыбаясь) Не скажет!
Акатова резко хватает Володю за загривок, тащит к пианино и с силой бьёт мальчика зубами о клавиши. Учительница захлопывает крышку инструмента так, что она попадает Володе по шее, ー повторяет процедуру несколько раз, пока не раздаётся хруст позвоночника. Юра зажимает Тане рот. Акатова кидается к Славе, который только и успевает, что открыть рот и встать в позу сдающегося, раскинув руки и продемонстрировав внутреннюю сторону ладоней. Лилия Владимировна роняет Славу в проход между партами и бьёт стулом по голове. Останавливается, когда Слава перестаёт двигаться, то есть довольно скоро. Пауза.
Какое-то время Акатова неподвижно стоит в проходе над телом Славы и смотрит сквозь стену, в одну ей известную даль. Затем ставит стул и подходит к телу Володи. Вытаскивает сложенный листок из внутреннего кармана его, тела, пиджака. Садится за стол. Откладывает заложенную фотокарточку, разворачивает листок, заляпанный кровью.
Акатова. Результаты анализов. (пауза) И правда ー неутешительные. (мнёт листок, кидает в мусорку у входной двери и берёт в руки фотографию) Мне четырнадцать здесь, почти пятнадцать. Как вам… (кричит, в конец класса) Юра, Таня, идите, взгляните! (ответа нет) Сразу перед тем, как в комсомол приняли, сфотографировали, вот так… (улыбается, откладывает фотографию, берёт свою сумку, достаёт оттуда папку, кладёт на стол, кричит детям) Я опросники на столе оставляю! Они тут на каждого. Берите, ребята… А я пойду. (встаёт, берёт сумку) Нечего мне больше здесь делать. Ключи на столе! (достаёт ключи, кладёт на папку) Дверь просто закроете и в учительскую отнесёте, хорошо, Таня?.. Ну, хорошо… Всего вам доброго, ребята! (открывает дверь, останавливается, кричит) Главное ー будьте счастливы! И ничего не бойтесь! Лучшее ー оно ведь впереди! (нервно, громко, неестественно смеётся и уходит)
Пауза. Юра поворачивается к побледневшей Тане. Она в оцепенении, в шоке, смотрит перед собой невидящими глаза, обхватив колени.
Юра. Надо было отозваться. А то чувствую себя трусом теперь. (выглядывает в проход, морщится, поворачивается обратно, смотрит на Таню)
Таня. Откуда ты…
Юра. Со всеми учителями рано или поздно это происходит. Так-то вообще со всеми может — стоит только лишить человека последнего, что удерживает его от… (пауза) Думаю, спор наш я выиграл. Так? (Таня медленно поворачивает голову к нему) Ну. Будем считать, что да. Если ты не против.
Звенит звонок. Юра крепко целует Таню. Не отпускает её, пока звонок не прозвенит до конца.
Ева Осипова: Верба
☯☯☯
вернуться в то время
чтобы не знать
и смотреть на опавшие
ветки соцветия чьи-то снежники
чужими глазами
неужели всё было
и отдано всё просто так
а теперь вот сижу
и стараюсь смотреть
и не вижу
подожди у ворот. ты сирень
я же – наоборот
с головой набекрень
исчезаю вот-вот
я лишь тень
от сирени
☯☯☯
мне снится коридор и чердаки
потом вода и по колено в ней
закатанные брюки в сапоги
а я плыву не отрываясь с места
и думаю
что ноги-рыбаки
что зелени отпущенные руки —
одна в о д а в о д а
я камень у реки
но кто-то караулит у подъезда
гремят шаги я подрываюсь с места
и вот бегу неведомо куда
☯☯☯
хотел было сказать [я не могу]
представь себе трёхмерную дугу —
сухие листья с разных точек зренья
в окне текучем, но через строку
зияющий надрез — я не могу —
пространства, на отвес
сходящего в луче стихотворенья.
я чувствую ветшание, деревья,
их лиственность и контур на углу,
как собственный, сырое оперенье
небес, напоминающих золу,
и вот надрез, прощелина в полу,
я не могу сказать,
но в день поминовенья,
предай меня листве, я понимал листву
в какой-то год от миросотворенья.
☯☯☯
до полудня проспал.
что-то птичее было во сне.
и потом, этот снег…
это будет потом.
слышу как бы сигнал
оборвался во мне,
провалившись вовне,
поживу подо льдом.
то-то будет зимой…
вот и тянет к земле
трупный запах дурной
воздуха в октябре.
верно мысли вещны,
продувает пальто,
посижу до весны,
будет воля на то.
если виден исход,
может, снег ни при чём?
я виновен и от
облаков отлучён,
с листьями обручён
желтыми, как враньё,
с небом наоборот,
с чем-то внутри неё.
☯☯☯
помню ваши улыбки и руки,
хвойные ветки, лучи на ограде
«это братья и сёстры», – я говорил
неужели меня прощали
что же теперь
осталось
претворяться в камнях, не сожалея о звуке, но становиться ближе к тому,
о чем забывают
со временем вещи
крепнут в своем отсутствии,
и удаётся молчать, глядя
на источники света
однако,
я все ещё помню,
как расходятся сосны,
будто огромные маятники
тени холмов
возле реки
это всё, что я видел своими глазами
☯☯☯
вернуться в то время
чтобы не знать
и смотреть на опавшие
ветки соцветия чьи-то снежники
чужими глазами
неужели всё было
и отдано всё просто так
а теперь вот сижу
и стараюсь смотреть
и не вижу
подожди у ворот. ты сирень
я же – наоборот
с головой набекрень
исчезаю вот-вот
я лишь тень
от сирени
☯☯☯
мне снится коридор и чердаки
потом вода и по колено в ней
закатанные брюки в сапоги
а я плыву не отрываясь с места
и думаю
что ноги-рыбаки
что зелени отпущенные руки —
одна в о д а в о д а
я камень у реки
но кто-то караулит у подъезда
гремят шаги я подрываюсь с места
и вот бегу неведомо куда
☯☯☯
хотел было сказать [я не могу]
представь себе трёхмерную дугу —
сухие листья с разных точек зренья
в окне текучем, но через строку
зияющий надрез — я не могу —
пространства, на отвес
сходящего в луче стихотворенья.
я чувствую ветшание, деревья,
их лиственность и контур на углу,
как собственный, сырое оперенье
небес, напоминающих золу,
и вот надрез, прощелина в полу,
я не могу сказать,
но в день поминовенья,
предай меня листве, я понимал листву
в какой-то год от миросотворенья.
☯☯☯
до полудня проспал.
что-то птичее было во сне.
и потом, этот снег…
это будет потом.
слышу как бы сигнал
оборвался во мне,
провалившись вовне,
поживу подо льдом.
то-то будет зимой…
вот и тянет к земле
трупный запах дурной
воздуха в октябре.
верно мысли вещны,
продувает пальто,
посижу до весны,
будет воля на то.
если виден исход,
может, снег ни при чём?
я виновен и от
облаков отлучён,
с листьями обручён
желтыми, как враньё,
с небом наоборот,
с чем-то внутри неё.
☯☯☯
помню ваши улыбки и руки,
хвойные ветки, лучи на ограде
«это братья и сёстры», – я говорил
неужели меня прощали
что же теперь
осталось
претворяться в камнях, не сожалея о звуке, но становиться ближе к тому,
о чем забывают
со временем вещи
крепнут в своем отсутствии,
и удаётся молчать, глядя
на источники света
однако,
я все ещё помню,
как расходятся сосны,
будто огромные маятники
тени холмов
возле реки
это всё, что я видел своими глазами
Данил Файзов: Тимофеевка степная
☯☯☯
а голову ты дома не забыл
звучит ручная и приученная придурь
ах если бы и кабы и кабы
росли грибы как зубы лишь для виду
никчёмна присказка и без толку урок
пословица уснула между делом
поставят в угол нет не в уголок
а там грибница раздувает уголёк
потом летит туда куда хотела
и прячется стыдливо между строк
Простыми
я говорил цветку
вырасти и цвети
знаешь про свет и тень
воду и тень и свет
там наверху
вверху
будут и ночь и день
многие будут как ты
а остальные нет
там наверху
в полях
ночь холоднее дня
но подожди чуть-чуть
будет еще земля
как молоко тепла
будет еще менять
шелесть на шёпот
на
ласковые слова
ты порасти чуток
цвет набери густой
после дождя остынь
встань на крыло и пой
ну а потом ступай
мягок твой путь высок
легок твой путь
и свет
будет почти всегда
будет всегда с тобой
☯☯☯
мир немного больше мухомора
самодержца пламенной грибницы
верного сына большого леса
главного владетеля и прочая
он не презирает разговора
он запоминает наши лица
он пересчитает наших бесов
перелётных очных и заочных
как в него смотреть и не откинуть
не порезаться на ножик не наткнуться
не сойти с ума не заблудиться
не лишиться зрения и слуха
я ведь и не стоик и не киник
у меня ведь есть одна минута
чтобы подлететь довольно близко
к паутине этой перламутровой
☯☯☯
в бадминтон играли криворучкин и сопелко
в сторону летел воланчик легкокрылый
говорила первому девица
он как дух где хочет там летает
у него ведь вон какие перья
у него ведь вон какая сила
он ведь сделан где-то за границей
где-то во вьетнаме и китае
здесь на отдыхе мы выдохнемся скоро
раскрасневшиеся на траву присядем
повинуясь силе притяженья
отгоняя звонких насекомых
аплодируя их нудным разговорам
ничего он ей не отвечает
смотрит как воланчик исчезает
следуя за нравственным законом
где-то далеко за горизонтом
☯☯☯
придет печальный птицелов
и спросит злого птицелова
зачем ты рассыпал пшено
не там где принято а справа
ответит первый ничего
и правда ничего такого
ведь это не запрещено
ведь я имел на это право
ведь в этом был высокий смысл
мой выбор пал на эту руку
когда отпущенные ввысь
пропели ты теперь не птица
и в правой жизнь и в левой жизнь
они встречаются друг с другом
и над рассыпанным пшеном
запоминают наши лица
ну и куда теперь пойдешь
спросил у злого птицелова
печальный первый птицелов
какую боль себе найдешь
куда ведёт тебя твой взгляд
кого найдешь кого увидишь
туда где мне не будет стыдно
за эту маленькую ложь
АБРИКОСЫ СЛАДКИЕ ВКУСНЫЕ ОЧЕНЬ
они нужны всем
сезон
цены наконец-то снизились до приемлемого уровня
странно не испытывать по этому поводу
простой человеческой радости
только
на бойлерной
по-прежнему
написано
зачем
☯☯☯
я ухожу от тебя говорил колобок логопеду
я же совсем не хочу в это ваше советское прошлое
лучше к медведю к лисице да к зайцу хотя бы
хоть и игрушки лесные да всё же хорошие
только молчат и не просят пройти испытания
песню послушают сказку дослушают и успокоятся
это не ты с языком шерстяным твердокаменным
буквами ржавыми и комсомольскими стройками
как на твоём говорить чтобы мысль не терялась
не заблудилась в гранитных твоих пьедесталах
да и противно всю жизнь просидеть на тарелке
пушкина съел вон смотри ничего не осталось
я ухожу посошок и последняя просьба
неразделённой любви буква эр не помеха
я всем рассказывать буду что ты меня бросил
ты говори что я лётчик на север уехал
☯☯☯
а голову ты дома не забыл
звучит ручная и приученная придурь
ах если бы и кабы и кабы
росли грибы как зубы лишь для виду
никчёмна присказка и без толку урок
пословица уснула между делом
поставят в угол нет не в уголок
а там грибница раздувает уголёк
потом летит туда куда хотела
и прячется стыдливо между строк
Простыми
я говорил цветку
вырасти и цвети
знаешь про свет и тень
воду и тень и свет
там наверху
вверху
будут и ночь и день
многие будут как ты
а остальные нет
там наверху
в полях
ночь холоднее дня
но подожди чуть-чуть
будет еще земля
как молоко тепла
будет еще менять
шелесть на шёпот
на
ласковые слова
ты порасти чуток
цвет набери густой
после дождя остынь
встань на крыло и пой
ну а потом ступай
мягок твой путь высок
легок твой путь
и свет
будет почти всегда
будет всегда с тобой
☯☯☯
мир немного больше мухомора
самодержца пламенной грибницы
верного сына большого леса
главного владетеля и прочая
он не презирает разговора
он запоминает наши лица
он пересчитает наших бесов
перелётных очных и заочных
как в него смотреть и не откинуть
не порезаться на ножик не наткнуться
не сойти с ума не заблудиться
не лишиться зрения и слуха
я ведь и не стоик и не киник
у меня ведь есть одна минута
чтобы подлететь довольно близко
к паутине этой перламутровой
☯☯☯
в бадминтон играли криворучкин и сопелко
в сторону летел воланчик легкокрылый
говорила первому девица
он как дух где хочет там летает
у него ведь вон какие перья
у него ведь вон какая сила
он ведь сделан где-то за границей
где-то во вьетнаме и китае
здесь на отдыхе мы выдохнемся скоро
раскрасневшиеся на траву присядем
повинуясь силе притяженья
отгоняя звонких насекомых
аплодируя их нудным разговорам
ничего он ей не отвечает
смотрит как воланчик исчезает
следуя за нравственным законом
где-то далеко за горизонтом
☯☯☯
придет печальный птицелов
и спросит злого птицелова
зачем ты рассыпал пшено
не там где принято а справа
ответит первый ничего
и правда ничего такого
ведь это не запрещено
ведь я имел на это право
ведь в этом был высокий смысл
мой выбор пал на эту руку
когда отпущенные ввысь
пропели ты теперь не птица
и в правой жизнь и в левой жизнь
они встречаются друг с другом
и над рассыпанным пшеном
запоминают наши лица
ну и куда теперь пойдешь
спросил у злого птицелова
печальный первый птицелов
какую боль себе найдешь
куда ведёт тебя твой взгляд
кого найдешь кого увидишь
туда где мне не будет стыдно
за эту маленькую ложь
АБРИКОСЫ СЛАДКИЕ ВКУСНЫЕ ОЧЕНЬ
они нужны всем
сезон
цены наконец-то снизились до приемлемого уровня
странно не испытывать по этому поводу
простой человеческой радости
только
на бойлерной
по-прежнему
написано
зачем
☯☯☯
я ухожу от тебя говорил колобок логопеду
я же совсем не хочу в это ваше советское прошлое
лучше к медведю к лисице да к зайцу хотя бы
хоть и игрушки лесные да всё же хорошие
только молчат и не просят пройти испытания
песню послушают сказку дослушают и успокоятся
это не ты с языком шерстяным твердокаменным
буквами ржавыми и комсомольскими стройками
как на твоём говорить чтобы мысль не терялась
не заблудилась в гранитных твоих пьедесталах
да и противно всю жизнь просидеть на тарелке
пушкина съел вон смотри ничего не осталось
я ухожу посошок и последняя просьба
неразделённой любви буква эр не помеха
я всем рассказывать буду что ты меня бросил
ты говори что я лётчик на север уехал
Георгий Нагайцев: Вереск
п.
цедрой дыхания загнанный под стекло
я задохнулся и умер. тенью твоих ресниц
скрытый надёжно спал подогнув крыло
но пробудило ваше с весной тепло
преобразившись песней святой из лиц
я пролетел сквозь просветы в облаке сквозь шелуху листвы
влажной спланировал вниз тихо звеня-шебурша
и затерялся в нитях густой травы
видишь росинки шар это моя душа
☯☯☯
…слышишь, как они дышат? завершается цикл, очередной круг замыкается, да, смотрящий-сквозь-время, ибо так было и будет всегда, старое, необязательное уступает место новому, дряхлеет, отмирает. теплится, разгорается на сим месте жизнь, жадно впитывает из исчезающего последние витальные соки, жадно и несколько равнодушно, неблагодарно, и она знакома с великим законом всеобщего обновления. тело моё утопает во мхах, рассыпается, пускает мириады стеклянных корешков в пропитанную дождевой влагой землю, граница меж нами давно стёрта, не прорисована, я уже немножко этот пахнущий сыростью чернозём, а чернозём немножко я. хвоя щекочет пятки, мне смешно, странно, неужели тактильность ещё со мной, я могу что-то ощущать? но скоро ощущения угаснут, да, я точно знаю, это прошептали мне они, а разве они могут соврать? слышишь, как они дышат? тянутся вверх, я чувствую, прорастают сквозь мои поры тоненькие ножки, вытягиваются что есть силёнок, да, смотрящий-сквозь-время, ползут, ползут, дышат и шуршат, излучают тепло, ползут, раскрывают шляпки-зонтики, устремляются прозрачными конусиками к тонущим в небесной кляксе верхушкам сосен, к дырочкам звёзд, к луне, к богу. пронзительный совиный крик-свист отскакивает от морщинистых стволов, с шорохом падает в траву. они ещё шевелятся, тихо колеблются от ветра, дрожат от пьянящей свежести, теснятся, жмутся друг к дружке, и дышат, дышат. от их легчайшего дыхания пробегают по одубевшей коже моей последние мурашки. сначала крайние, как самые смелые, начинают они загораться, затем волной подхватывают все, хрустальные шляпки вспыхивают, в глубине тлеют угольки, отражают лунный свет, хотя нет, вовсе нет, это луна отражает их свечение. разгоревшись, начинают тихонько петь, чуть слышно насвистывать что-то, робко-робко, слабо, похоже на бабушкины песни, что та пела в детстве перед сном, только совсем без слов, одним щекочущим дыханием поют, смотрящий-сквозь-время, цикл завершается, замыкается очередной круг, они светятся и поют, светятся и поют…
п.ч.
максу дрёмову
бери меня за руку и побежали по садо-
вому, огибая неряшливые вокзалы,
выставившие напоказ эрегированные
поезда; дорогущие машины с синими
мармеладками мигалок; автозаки у
навсегда теперь окультуренной ямы;
огибая узбеков на трёхколёсных вело-
сипедах; зевак на чистых; стаю сусли-
ков и комнату с замёрзшим морем;
но что нам кольцо, вся москва теперь
наша, и мы несёмся мимо мусорок на
вднх, точно зная, что в какой-то из них
востроносая мышь облизывает упаков-
ку от эскимо; наши шаги эхом разнесут-
ся по читальному залу в надувном па-
вильончике порядка слов, где тени на-
ши в поисках приговского томика ещё
бродят под строгие взгляды постояль-
цев, но нам смешно; и мы хохочем на
лавочке, у которой рабочий и колхозни-
ца подмигивают нам и протягивают
серпомолот; держи меня крепче, пом-
чимся мимо коматозно-спящих элек-
тричек; пик-овских уродин на бутыр-
ской; мимо вечно ремонтируемой обща-
ги; мимо уютного соседства яндекс-лавки
и единственной приличной московской
шаурмичной; промчимся меж фалличес-
ких высоток на дмитровской; с парой
банок вольпертингера выскочим на
колючий газончик подле автомойки;
нет, долго сидеть нам нельзя, вставай,
вставай, нас ждут странные цыганские
дети у мусорного бака; комната гафа дав-
но открылась; мегаструктура втб арены
прощально плачет слезами миллионов
болельщиков и провожает нас на вок-
зал, где я сажаю тебя на несуществую-
щий двухэтажный поезд, следующий в
неизвестность, каждым километром
пути стирающий день сегодняшний.
☯☯☯
…впрочем, это всё ерунда, я хотел спросить тебя о другом, совсем другом, например: помнишь ли ты историю о девочке, о девочке и облаке, девочке с облака, облачной девочке? вижу, как ты удивился, вижу, чувствую — не помнишь. давай я напомню, давай я расскажу тебе, только ты, пожалуйста, слушай, пожалуйста, слушай внимательно, не перебивай. стоял тёплый, жаркий май, а может лето уже наступило — неважно, просто было жарко и солнечно, оттаявшие люди вылезали погулять, побродить, оживали, и оттого всё вокруг становилось праздничней. вспомни, вспомни, сперва ты долго ехал на велике, твоём любимом, оранжевом старом велике, затем утомился, спешился и вёл его рядышком, словно шёл с другом за руку. и справа, и слева, спереди, сзади — улица была полна весёлых людей, но тебе отчего-то хотелось плакать, ты и сам не понимал — почему так. из толпы ты свернул направо и долго-долго поднимался на холм, вёз велик и пыхтел, остановился, чтобы погладить кошку, простую кошку, прошёл под пешим мостом, вышел к белой церквушке. здесь начинались трамвайные линии и древняя купеческая улица, ты ведь помнишь это место, верно? вся площадь возле церкви была полна людей, девушек, ты заметил это не сразу, но там стояли, сидели прямо на асфальте девочки, женщины и бабушки — все с мольбертами, планшетками — все, все они рисовали. сперва ты остановился, остолбенел от неожиданности, тебе всё вдруг на миг показалось волшебным, удивительным. но подумал ты, что засмущаешь девушек, что не стоит останавливаться, нужно тихо, осторожно пройти мимо. ты бесшумно вышел на улицу — девушки растеклись и на неё — стыдливо подглядев рисунки — все рисовали церковь, с разных углов, и вдруг тебе страшно захотелось порисовать, ты присел на краешек бордюра, сгорбился, достал из рюкзака карандашный огрызок с ластиком на кончике, вырвал из тетрадки клетчатый листочек. взглянув на церковь, вдруг вспомнил ты, что совершенно не умеешь рисовать, вообще, ни капельки не умеешь, вспомнил — и засмеялся самому себе. ну хорошо — решил ты — хорошо, я не умею рисовать и церковь я запечатлеть не смогу — пускай, плевать, нарисую хотя бы облако, простое облако на простом небе. ты начал рисовать облако, единственное небесное облако, перистое и лёгкое, полупрозрачное, но ничего не выходило, совершенно ничего не получалось, ерунда сплошная, ты злился, огорчался, стирал и начинал заново, стирал и начинал, но без толку, ничего, ничего не рисовалось. ты хотел было всё бросить и уйти, но тут сзади беззвучно подошла девочка, ты же помнишь её, правда? подошла девочка в длинной чёрной юбке в цветочек присела на корточки спросила ну ты чего не получается ты не расстраивайся я тебе честно скажу облака не так просто рисовать даже я рисую с детства и то не всегда получается давай я тебе покажу как нужно она взяла у тебя листочек огрызок карандаша коснувшись твоей руки и начала рисовать помнишь её пальцы такие худые да и вся она такая худенькая в чёрной цветочной юбке и свитере с короткой причёской волосы тёмные но одна прядь жёлтая помнишь как она рисовала облако а ты смотрел на неё и вдруг заплакал заплакал и отвернулся чтобы она не заметила но она всё равно увидела и удивилась ты же помнишь помнишь ты же помнишь?..
Ева
Снова я сидел у подножья её кровати, пол был грязный, но это ерунда, кровать уносилась вверх, в бесконечность, я сидел, маленький и скрючившийся, далеко внизу, ладонью левой руки сжимая виски, правой сжимая её ладонь. Кисть была ледяная, и я никогда не смогу отогреть её, я знал это наверняка. Ева умирала, а я не понимал, чем она болела, но мама говорила о чём-то лёгочном, да и какая разница. Когда она кашляла, я затыкал уши, страшно было слышать сип, брехание, отскакивающее от нежно-зелёных стен, но я всё равно слышал и тихонько плакал. С чудовищной высоты спускалась прядь её волос, я вам не говорил, какие волосы у неё были? Они похожи на колу, вроде чёрные, но если поднести её волос к свету, он вспыхнет бордовым, сделается прозрачным. Ева никогда не расчёсывала волос, даже когда была здорова, хотя я смутно помню это время. Они тянулись к самым пяткам, грязные, свалявшиеся, идеально прямые. Прикрывали её ноги, изрезанные как спереди, так и сзади. Ева не любила показывать порезы, носила длинную чёрную юбку в цветочек. Однажды мы сидели с подругой в каком-то дешёвом кафе, и она вдруг обронила вскользь, что кажется видела мою сестру в парке победы, прогуливающуюся с каким-то мальчиком. Я заметно взволновался и, засомневавшись в том, что видела она Еву, спросил, как она была одета. В длинную чёрную юбку в цветочек, ответила подруга, и всё внутри меня защемило. Когда Ева умрёт, я хочу отрезать кусочек ткани и носить в кошельке, а может я умру вместе с ней. Евочка, ты всегда была худой, аномально худой, в лучшие времена, если и были они, ты весила 36 килограммов, сейчас ты болеешь и смертельно истощена, может даже тридцати не наберётся. Ты похожа на берёзу, тоненькую русскую берёзу, северную и слабую, с рубцами-порезами на руках и ногах. Или на иву, плакучую иву, Ева-Ива, мне хочется плакать. Я люблю обнимать тебя сзади со спины, сжимая твои остренькие плечи, уткнувшись носом в волосы. Ева раскатисто раскашлялась, время семь, пора дать ей лекарства, хотя они заведомо бесполезны. Но мама настаивает чтобы мы всё делали по предписанию того плешивого доктора, Еве надо пропить курс каких-то таблеток с длинными путанными названиями. Таблетки выскакивают из рук и рассыпаются по комнате, скачут, прыгают, закатываются под все поверхности, даже туда, где и щели-то никакой нет. Я бросаюсь их собирать, но они ускользают от меня, подкарауливаю большое розовое колесо, хватаю, оно с хохотом ускакивает под шкаф, а там его никогда не достать. Ну какой смысл в лекарствах, если они не помогают, но мама велела давать Еве таблетки точно по времени, я раскрываю её запёкшиеся губы и запихиваю ей в рот белый кружочек. Я бы хотел поцеловать эти кровавые губы лечь ей на грудь и умереть вместе с ней, но её мутные глаза не узнают меня, мутные и красные, океанчики лопнувших капилляров. Я целую её в ледяной лоб, она уже мертва, живые не могут быть так холодны. Какая же ты миниатюрная, Ева, Евочка, мне всегда нравилось обнимать тебя и ощущать твою маленькость, маленьковость, а ты чуть смущалась и краснела. Но сейчас твоя кожа бледна, никакой румянец больше не вскочит на щеках. Ты не узнаёшь меня, а таблетки не помогают, ты кашляешь и твоё тело трясётся, а таблетки не помогут, но я знаю, что на Васильевском острове живёт один старичок, у него есть такие, что могут подействовать, он снился мне вчера и сказал об этом, намекнул, засмеялся и подмигнул, а я проснулся и заплакал. Мне запретили оставлять тебя, даже в туалет я могу отлучиться лишь на минутку, но ничего не поделаешь, мама на вахте, а старик живёт на десятой линии, всего час хода, а у него есть таблетки, и вообще, как это глупо, болеть в Петербурге, банально, неоригинально. Пока, Ева, солнышко, я лишь ненадолго отлучусь, мне надо достать таблетки, они действительно могут помочь, он так сказал во сне, не говорил, но подмигнул, и я понял его намёк. Я натягиваю пуховик и выхожу из парадной на улицу, а она пуста, ни машин, ни пешеходов, стоят мёртвые дома и мёртвые магазины больше не светятся. Холодно, вжимаю голову в плечи, и бреду к Литейному глядя под ноги. На мосту стоит человек, девушка в белом халатике, я знаю, что это ты, Ева, но ты не замечаешь меня и прыгаешь в воду. Фонтанка забирает твоё тело и уносит, я гляжу, как ты плывёшь на спине, ты легче воды и никогда не сможешь утонуть. На невском тебя сбивает красный туристический автобус, как в Лондоне, визг тормозов, кровь, но я не смотрю. Ты падаешь с зингера к моим ногам, я опускаюсь на колени перед твоим окровавленным телом в красных тапочках, мёртвым не нужны таблетки, можно разворачиваться домой, но впереди ещё столько равнозначных смертей, ты можешь погибнуть совсем иначе, только это не имеет значения. Суть, понимаю я, суть в том, что ни в одной из этих вариаций твоей кончины нет меня, а это неправильно, мы должны умереть вместе, только тогда круг сомкнётся и история кончится. Вот столовая номер один, куда мы заходили попить чай, ты всегда носила с собой пакетики зелёного чая, ты же помнишь, Ева, ты бесплатно наливала кипяток, а потом мы шли к Ваське, там ты училась, шли за руки, ты молчала, а я постоянно трещал о какой-то ерунде, о которой сам и не думал. Но вот мы выходим на дворцовую площадь, играет музыка из конца Евангелиона, подходим к колонне. Небо краснеет, эрмитаж светится и манит, никого нет, колонна скрипит и рушится на нас, погребая наши тела, в тот момент, как я целую тебя в холодные, безжизненные губы.
Наблюдение башни
Часть 1. Наблюдение.
В ноябре я вновь переехал в общежитие, но на этот раз меня поселили на седьмом этаже. Из окна моей комнаты, как и из окон всех комнат нашего крыла, видна башня. С момента переезда я наблюдаю её почти каждый день. В отличие от двух высоток, недавно построенных на улице и нарушающих общий архитектурный контекст, башня источает сугубо положительную энергетику, и смотреть на неё — занятие весьма медитативное. Дело в том, что башня — эманация божественной сущности Туум, а поскольку бог Туум — добрый бог, то здание есть выражение его любви к людям. За две недели я выявил и попытался систематизировать несколько состояний башни.
1. Присутствие башни. В ясную погоду башня видна целиком, божественная любовь долетает до людей в полном объёме.
2. Частичное присутствие башни. Башня видна не полностью, несколько звеньев скрывает туман, божественная любовь долетает до людей в меньшем объёме.
3. Отсутствие башни, или молчание бога. Башня скрыта от глаз, божественная любовь утопает в тумане и до людей не долетает.
4. Полное отсутствие башни. Самое интересное состояние. Башня видна (или не видна), но наблюдатель не замечает её. Бог Туум оберегает человека через своё отсутствие в сознании наблюдателя.
Стоит добавить, что в темноте перспектива искажается, и башня, полна свечения и разнообразных иллюминаций, приближается к наблюдателю. Это есть приближение бога, ибо ночь — любимое время Туум.
Часть 2. Башни.
Однажды ночью я покинул стены общежития и направился к башне. Прошёл по улице, пересёк железнодорожные пути, зашёл в здание и поднялся на лифте на самый верх. Открыл дверь и вышел в комнату абсолютного света, исходящего от девочки в белом платье. Это и была любовь Туум, понял я тогда.
☯☯☯
каждый раз когда моргаю на мгновение вижу тебя
облик всё размытее и больнее
если закрыть глаза ты исчезнешь совсем
уедешь сидячими вагонами по одинаковым городам с разными названиями
разлетишься лепестками с ромашки гадающего мальчика
рассыплешься бабочками дрожащих островов
осядешь первой росой на траву
мне остаётся моргать —
словно в детстве садишься на велик и едешь далеко-далеко в поле
а там
а там
п.
цедрой дыхания загнанный под стекло
я задохнулся и умер. тенью твоих ресниц
скрытый надёжно спал подогнув крыло
но пробудило ваше с весной тепло
преобразившись песней святой из лиц
я пролетел сквозь просветы в облаке сквозь шелуху листвы
влажной спланировал вниз тихо звеня-шебурша
и затерялся в нитях густой травы
видишь росинки шар это моя душа
☯☯☯
…слышишь, как они дышат? завершается цикл, очередной круг замыкается, да, смотрящий-сквозь-время, ибо так было и будет всегда, старое, необязательное уступает место новому, дряхлеет, отмирает. теплится, разгорается на сим месте жизнь, жадно впитывает из исчезающего последние витальные соки, жадно и несколько равнодушно, неблагодарно, и она знакома с великим законом всеобщего обновления. тело моё утопает во мхах, рассыпается, пускает мириады стеклянных корешков в пропитанную дождевой влагой землю, граница меж нами давно стёрта, не прорисована, я уже немножко этот пахнущий сыростью чернозём, а чернозём немножко я. хвоя щекочет пятки, мне смешно, странно, неужели тактильность ещё со мной, я могу что-то ощущать? но скоро ощущения угаснут, да, я точно знаю, это прошептали мне они, а разве они могут соврать? слышишь, как они дышат? тянутся вверх, я чувствую, прорастают сквозь мои поры тоненькие ножки, вытягиваются что есть силёнок, да, смотрящий-сквозь-время, ползут, ползут, дышат и шуршат, излучают тепло, ползут, раскрывают шляпки-зонтики, устремляются прозрачными конусиками к тонущим в небесной кляксе верхушкам сосен, к дырочкам звёзд, к луне, к богу. пронзительный совиный крик-свист отскакивает от морщинистых стволов, с шорохом падает в траву. они ещё шевелятся, тихо колеблются от ветра, дрожат от пьянящей свежести, теснятся, жмутся друг к дружке, и дышат, дышат. от их легчайшего дыхания пробегают по одубевшей коже моей последние мурашки. сначала крайние, как самые смелые, начинают они загораться, затем волной подхватывают все, хрустальные шляпки вспыхивают, в глубине тлеют угольки, отражают лунный свет, хотя нет, вовсе нет, это луна отражает их свечение. разгоревшись, начинают тихонько петь, чуть слышно насвистывать что-то, робко-робко, слабо, похоже на бабушкины песни, что та пела в детстве перед сном, только совсем без слов, одним щекочущим дыханием поют, смотрящий-сквозь-время, цикл завершается, замыкается очередной круг, они светятся и поют, светятся и поют…
п.ч.
максу дрёмову
бери меня за руку и побежали по садо-
вому, огибая неряшливые вокзалы,
выставившие напоказ эрегированные
поезда; дорогущие машины с синими
мармеладками мигалок; автозаки у
навсегда теперь окультуренной ямы;
огибая узбеков на трёхколёсных вело-
сипедах; зевак на чистых; стаю сусли-
ков и комнату с замёрзшим морем;
но что нам кольцо, вся москва теперь
наша, и мы несёмся мимо мусорок на
вднх, точно зная, что в какой-то из них
востроносая мышь облизывает упаков-
ку от эскимо; наши шаги эхом разнесут-
ся по читальному залу в надувном па-
вильончике порядка слов, где тени на-
ши в поисках приговского томика ещё
бродят под строгие взгляды постояль-
цев, но нам смешно; и мы хохочем на
лавочке, у которой рабочий и колхозни-
ца подмигивают нам и протягивают
серпомолот; держи меня крепче, пом-
чимся мимо коматозно-спящих элек-
тричек; пик-овских уродин на бутыр-
ской; мимо вечно ремонтируемой обща-
ги; мимо уютного соседства яндекс-лавки
и единственной приличной московской
шаурмичной; промчимся меж фалличес-
ких высоток на дмитровской; с парой
банок вольпертингера выскочим на
колючий газончик подле автомойки;
нет, долго сидеть нам нельзя, вставай,
вставай, нас ждут странные цыганские
дети у мусорного бака; комната гафа дав-
но открылась; мегаструктура втб арены
прощально плачет слезами миллионов
болельщиков и провожает нас на вок-
зал, где я сажаю тебя на несуществую-
щий двухэтажный поезд, следующий в
неизвестность, каждым километром
пути стирающий день сегодняшний.
☯☯☯
…впрочем, это всё ерунда, я хотел спросить тебя о другом, совсем другом, например: помнишь ли ты историю о девочке, о девочке и облаке, девочке с облака, облачной девочке? вижу, как ты удивился, вижу, чувствую — не помнишь. давай я напомню, давай я расскажу тебе, только ты, пожалуйста, слушай, пожалуйста, слушай внимательно, не перебивай. стоял тёплый, жаркий май, а может лето уже наступило — неважно, просто было жарко и солнечно, оттаявшие люди вылезали погулять, побродить, оживали, и оттого всё вокруг становилось праздничней. вспомни, вспомни, сперва ты долго ехал на велике, твоём любимом, оранжевом старом велике, затем утомился, спешился и вёл его рядышком, словно шёл с другом за руку. и справа, и слева, спереди, сзади — улица была полна весёлых людей, но тебе отчего-то хотелось плакать, ты и сам не понимал — почему так. из толпы ты свернул направо и долго-долго поднимался на холм, вёз велик и пыхтел, остановился, чтобы погладить кошку, простую кошку, прошёл под пешим мостом, вышел к белой церквушке. здесь начинались трамвайные линии и древняя купеческая улица, ты ведь помнишь это место, верно? вся площадь возле церкви была полна людей, девушек, ты заметил это не сразу, но там стояли, сидели прямо на асфальте девочки, женщины и бабушки — все с мольбертами, планшетками — все, все они рисовали. сперва ты остановился, остолбенел от неожиданности, тебе всё вдруг на миг показалось волшебным, удивительным. но подумал ты, что засмущаешь девушек, что не стоит останавливаться, нужно тихо, осторожно пройти мимо. ты бесшумно вышел на улицу — девушки растеклись и на неё — стыдливо подглядев рисунки — все рисовали церковь, с разных углов, и вдруг тебе страшно захотелось порисовать, ты присел на краешек бордюра, сгорбился, достал из рюкзака карандашный огрызок с ластиком на кончике, вырвал из тетрадки клетчатый листочек. взглянув на церковь, вдруг вспомнил ты, что совершенно не умеешь рисовать, вообще, ни капельки не умеешь, вспомнил — и засмеялся самому себе. ну хорошо — решил ты — хорошо, я не умею рисовать и церковь я запечатлеть не смогу — пускай, плевать, нарисую хотя бы облако, простое облако на простом небе. ты начал рисовать облако, единственное небесное облако, перистое и лёгкое, полупрозрачное, но ничего не выходило, совершенно ничего не получалось, ерунда сплошная, ты злился, огорчался, стирал и начинал заново, стирал и начинал, но без толку, ничего, ничего не рисовалось. ты хотел было всё бросить и уйти, но тут сзади беззвучно подошла девочка, ты же помнишь её, правда? подошла девочка в длинной чёрной юбке в цветочек присела на корточки спросила ну ты чего не получается ты не расстраивайся я тебе честно скажу облака не так просто рисовать даже я рисую с детства и то не всегда получается давай я тебе покажу как нужно она взяла у тебя листочек огрызок карандаша коснувшись твоей руки и начала рисовать помнишь её пальцы такие худые да и вся она такая худенькая в чёрной цветочной юбке и свитере с короткой причёской волосы тёмные но одна прядь жёлтая помнишь как она рисовала облако а ты смотрел на неё и вдруг заплакал заплакал и отвернулся чтобы она не заметила но она всё равно увидела и удивилась ты же помнишь помнишь ты же помнишь?..
Ева
Снова я сидел у подножья её кровати, пол был грязный, но это ерунда, кровать уносилась вверх, в бесконечность, я сидел, маленький и скрючившийся, далеко внизу, ладонью левой руки сжимая виски, правой сжимая её ладонь. Кисть была ледяная, и я никогда не смогу отогреть её, я знал это наверняка. Ева умирала, а я не понимал, чем она болела, но мама говорила о чём-то лёгочном, да и какая разница. Когда она кашляла, я затыкал уши, страшно было слышать сип, брехание, отскакивающее от нежно-зелёных стен, но я всё равно слышал и тихонько плакал. С чудовищной высоты спускалась прядь её волос, я вам не говорил, какие волосы у неё были? Они похожи на колу, вроде чёрные, но если поднести её волос к свету, он вспыхнет бордовым, сделается прозрачным. Ева никогда не расчёсывала волос, даже когда была здорова, хотя я смутно помню это время. Они тянулись к самым пяткам, грязные, свалявшиеся, идеально прямые. Прикрывали её ноги, изрезанные как спереди, так и сзади. Ева не любила показывать порезы, носила длинную чёрную юбку в цветочек. Однажды мы сидели с подругой в каком-то дешёвом кафе, и она вдруг обронила вскользь, что кажется видела мою сестру в парке победы, прогуливающуюся с каким-то мальчиком. Я заметно взволновался и, засомневавшись в том, что видела она Еву, спросил, как она была одета. В длинную чёрную юбку в цветочек, ответила подруга, и всё внутри меня защемило. Когда Ева умрёт, я хочу отрезать кусочек ткани и носить в кошельке, а может я умру вместе с ней. Евочка, ты всегда была худой, аномально худой, в лучшие времена, если и были они, ты весила 36 килограммов, сейчас ты болеешь и смертельно истощена, может даже тридцати не наберётся. Ты похожа на берёзу, тоненькую русскую берёзу, северную и слабую, с рубцами-порезами на руках и ногах. Или на иву, плакучую иву, Ева-Ива, мне хочется плакать. Я люблю обнимать тебя сзади со спины, сжимая твои остренькие плечи, уткнувшись носом в волосы. Ева раскатисто раскашлялась, время семь, пора дать ей лекарства, хотя они заведомо бесполезны. Но мама настаивает чтобы мы всё делали по предписанию того плешивого доктора, Еве надо пропить курс каких-то таблеток с длинными путанными названиями. Таблетки выскакивают из рук и рассыпаются по комнате, скачут, прыгают, закатываются под все поверхности, даже туда, где и щели-то никакой нет. Я бросаюсь их собирать, но они ускользают от меня, подкарауливаю большое розовое колесо, хватаю, оно с хохотом ускакивает под шкаф, а там его никогда не достать. Ну какой смысл в лекарствах, если они не помогают, но мама велела давать Еве таблетки точно по времени, я раскрываю её запёкшиеся губы и запихиваю ей в рот белый кружочек. Я бы хотел поцеловать эти кровавые губы лечь ей на грудь и умереть вместе с ней, но её мутные глаза не узнают меня, мутные и красные, океанчики лопнувших капилляров. Я целую её в ледяной лоб, она уже мертва, живые не могут быть так холодны. Какая же ты миниатюрная, Ева, Евочка, мне всегда нравилось обнимать тебя и ощущать твою маленькость, маленьковость, а ты чуть смущалась и краснела. Но сейчас твоя кожа бледна, никакой румянец больше не вскочит на щеках. Ты не узнаёшь меня, а таблетки не помогают, ты кашляешь и твоё тело трясётся, а таблетки не помогут, но я знаю, что на Васильевском острове живёт один старичок, у него есть такие, что могут подействовать, он снился мне вчера и сказал об этом, намекнул, засмеялся и подмигнул, а я проснулся и заплакал. Мне запретили оставлять тебя, даже в туалет я могу отлучиться лишь на минутку, но ничего не поделаешь, мама на вахте, а старик живёт на десятой линии, всего час хода, а у него есть таблетки, и вообще, как это глупо, болеть в Петербурге, банально, неоригинально. Пока, Ева, солнышко, я лишь ненадолго отлучусь, мне надо достать таблетки, они действительно могут помочь, он так сказал во сне, не говорил, но подмигнул, и я понял его намёк. Я натягиваю пуховик и выхожу из парадной на улицу, а она пуста, ни машин, ни пешеходов, стоят мёртвые дома и мёртвые магазины больше не светятся. Холодно, вжимаю голову в плечи, и бреду к Литейному глядя под ноги. На мосту стоит человек, девушка в белом халатике, я знаю, что это ты, Ева, но ты не замечаешь меня и прыгаешь в воду. Фонтанка забирает твоё тело и уносит, я гляжу, как ты плывёшь на спине, ты легче воды и никогда не сможешь утонуть. На невском тебя сбивает красный туристический автобус, как в Лондоне, визг тормозов, кровь, но я не смотрю. Ты падаешь с зингера к моим ногам, я опускаюсь на колени перед твоим окровавленным телом в красных тапочках, мёртвым не нужны таблетки, можно разворачиваться домой, но впереди ещё столько равнозначных смертей, ты можешь погибнуть совсем иначе, только это не имеет значения. Суть, понимаю я, суть в том, что ни в одной из этих вариаций твоей кончины нет меня, а это неправильно, мы должны умереть вместе, только тогда круг сомкнётся и история кончится. Вот столовая номер один, куда мы заходили попить чай, ты всегда носила с собой пакетики зелёного чая, ты же помнишь, Ева, ты бесплатно наливала кипяток, а потом мы шли к Ваське, там ты училась, шли за руки, ты молчала, а я постоянно трещал о какой-то ерунде, о которой сам и не думал. Но вот мы выходим на дворцовую площадь, играет музыка из конца Евангелиона, подходим к колонне. Небо краснеет, эрмитаж светится и манит, никого нет, колонна скрипит и рушится на нас, погребая наши тела, в тот момент, как я целую тебя в холодные, безжизненные губы.
Наблюдение башни
Часть 1. Наблюдение.
В ноябре я вновь переехал в общежитие, но на этот раз меня поселили на седьмом этаже. Из окна моей комнаты, как и из окон всех комнат нашего крыла, видна башня. С момента переезда я наблюдаю её почти каждый день. В отличие от двух высоток, недавно построенных на улице и нарушающих общий архитектурный контекст, башня источает сугубо положительную энергетику, и смотреть на неё — занятие весьма медитативное. Дело в том, что башня — эманация божественной сущности Туум, а поскольку бог Туум — добрый бог, то здание есть выражение его любви к людям. За две недели я выявил и попытался систематизировать несколько состояний башни.
1. Присутствие башни. В ясную погоду башня видна целиком, божественная любовь долетает до людей в полном объёме.
2. Частичное присутствие башни. Башня видна не полностью, несколько звеньев скрывает туман, божественная любовь долетает до людей в меньшем объёме.
3. Отсутствие башни, или молчание бога. Башня скрыта от глаз, божественная любовь утопает в тумане и до людей не долетает.
4. Полное отсутствие башни. Самое интересное состояние. Башня видна (или не видна), но наблюдатель не замечает её. Бог Туум оберегает человека через своё отсутствие в сознании наблюдателя.
Стоит добавить, что в темноте перспектива искажается, и башня, полна свечения и разнообразных иллюминаций, приближается к наблюдателю. Это есть приближение бога, ибо ночь — любимое время Туум.
Часть 2. Башни.
Однажды ночью я покинул стены общежития и направился к башне. Прошёл по улице, пересёк железнодорожные пути, зашёл в здание и поднялся на лифте на самый верх. Открыл дверь и вышел в комнату абсолютного света, исходящего от девочки в белом платье. Это и была любовь Туум, понял я тогда.
☯☯☯
каждый раз когда моргаю на мгновение вижу тебя
облик всё размытее и больнее
если закрыть глаза ты исчезнешь совсем
уедешь сидячими вагонами по одинаковым городам с разными названиями
разлетишься лепестками с ромашки гадающего мальчика
рассыплешься бабочками дрожащих островов
осядешь первой росой на траву
мне остаётся моргать —
словно в детстве садишься на велик и едешь далеко-далеко в поле
а там
а там
Женя Липовецкая: Черногорка
☯☯☯
все цветочки листочки
все иссохли до точки
червячки муравьишки
растеряли усишки
вылупляются мушки
будто сразу старушки
и взлетемши впервые
падают неживые
и жучки от тоски
и шмели на мели
даже палочник переломился
и пчела умерла
и оса в небеса
и невыпитой дремлет роса
словно кто-то забыл
и с утра не умылся
☯☯☯
чтоб медленней текла
зелёная река
я не спеша хожу
по берегу реки
со скоростью весла
немого рыбака
как многоногий жук
как белые пески
от неба до воды
всё не спеша со мной
молчит и шелестит
и в дудочку дудит
и падает в цветы
зацветшее бревно
всё это по пути
от неба до воды
как рыба плавником
как дерево листком
как жилками листок
как солнце на ветру
и прыгать высоко
и видеть далеко
и ни один цветок
не высохнет к утру
подарки
как было удивительно узнать
что шишки на деревьях это шишки
а не ну скажем куколки/птенцы
когда мне снились псы и мертвецы
я думала что видела их в книжке
и вдруг решила их повспоминать
а оказалось это мне извне
а оказалось это мне в подарок
а оказалось это ни за что
и чтоб меня не трогали – никто
и прочее. но розыгрыш был старым
и оказалось это всё не мне
подарки больше я не принимаю
1
Ягода птички
Спелая
Есть
А за нею ветка
Снег
Словно утро белое
Сонного человека
Что за зима
Без дерева
Или хотя бы леса
Чьих это ручек
Дело
А
Это моя принцесса
Сонечка!
Или светочка…
Солнышко
Или с ветки
Ягода птички?
Веточка
«мы прочитали эту
Ягоду птички». Здорово
Ягода птички –
То есть…
(…)
Можно писать
С повторами
Главное чтоб на совесть
Зимние звуки
Белое
Мнение
Иегова
Это в виду
Имела
Я
Кроме совсем другого
(…)
2
В имя моей любимицы
Входят
Иные буквы
Было –
Стою,
Привидится
Женщина
Ну…
Как будто.
В мой алфавит избыточный
Входит ещё другое…
Что.
А попробуй вытащить
Самое дорогое –
Веточка не качается
Песенка не поётся
Так ведь и получается
Так ведь и обернётся
(…)
3
Домик точнее хижина
Домик точнее «дома»
В зиму…
(…)
Но этот выживет.
Что ещё молодому
То есть
Зимой не хочется
Двигаться/возвращаться
Даже неважно
Ночи не перестают кончаться
Так ведь и получается
Так ведь и обернётся
То есть
Зима кончается
Ягода
Остаётся
Короткая песенка про рыбу
Рыба икру не крестит
Рыба не помнит рая
Рыба плывёт на месте
А потом
Умирает
Бог её возвращает
Плавать опять куда-то
Боже её прощает
Рыбка не виновата
Рыбка не от неверия
Божьей не помнит милости
Чувствует благоговение
Просто не может вынести
Рыбка живёт в лишениях
И в слезах просыпается
Рыбка просит прощения
Рыбка
Во всём
Раскаивается
Разговор с другом детства соловьём
Не узнать, а узнать – не признать, а признать – позабыть, кто напомнит – мне больше не друг
Если ты не уходишь я тоже пока торопиться не буду
Так и ходят вдвоём шестилетки до вечера в мокрых штанах по двору
Потому что не знают что будет когда они выйдут оттуда
— соловейка-пискун, спой мне эту, которую, помнишь её, понял да?
— да в последнее время я очень люблю эту песню
— а прикинь сколько песен поется ещё за пределом гнезда
А тебя так на этом суку соловей и повесят
— да и пусть им же хуже, мы столько с тобой друг для друга поём
Что уже и не хочется чтобы другие могли веселиться
— кстати ты ведь немолод уже почему все вокруг называют тебя соловьём?
— потому что я в детстве случайно объелся сухою пшеницей
И потом долго пел.
☯☯☯
Если бы птица ты пела по-русски
Я бы тебе смастерила скворечник
Только и можешь что гадить на плечи
Знала б ты птица хоть пол-алфавита
Я бы тебе наловила букашек
Если бы птица ты пела на нашем
Может быть знаешь а спеть не умеешь
Вижу по клюву ничё ты не знаешь
Что мне с тобой разговаривать дура
☯☯☯
все цветочки листочки
все иссохли до точки
червячки муравьишки
растеряли усишки
вылупляются мушки
будто сразу старушки
и взлетемши впервые
падают неживые
и жучки от тоски
и шмели на мели
даже палочник переломился
и пчела умерла
и оса в небеса
и невыпитой дремлет роса
словно кто-то забыл
и с утра не умылся
☯☯☯
чтоб медленней текла
зелёная река
я не спеша хожу
по берегу реки
со скоростью весла
немого рыбака
как многоногий жук
как белые пески
от неба до воды
всё не спеша со мной
молчит и шелестит
и в дудочку дудит
и падает в цветы
зацветшее бревно
всё это по пути
от неба до воды
как рыба плавником
как дерево листком
как жилками листок
как солнце на ветру
и прыгать высоко
и видеть далеко
и ни один цветок
не высохнет к утру
подарки
как было удивительно узнать
что шишки на деревьях это шишки
а не ну скажем куколки/птенцы
когда мне снились псы и мертвецы
я думала что видела их в книжке
и вдруг решила их повспоминать
а оказалось это мне извне
а оказалось это мне в подарок
а оказалось это ни за что
и чтоб меня не трогали – никто
и прочее. но розыгрыш был старым
и оказалось это всё не мне
подарки больше я не принимаю
1
Ягода птички
Спелая
Есть
А за нею ветка
Снег
Словно утро белое
Сонного человека
Что за зима
Без дерева
Или хотя бы леса
Чьих это ручек
Дело
А
Это моя принцесса
Сонечка!
Или светочка…
Солнышко
Или с ветки
Ягода птички?
Веточка
«мы прочитали эту
Ягоду птички». Здорово
Ягода птички –
То есть…
(…)
Можно писать
С повторами
Главное чтоб на совесть
Зимние звуки
Белое
Мнение
Иегова
Это в виду
Имела
Я
Кроме совсем другого
(…)
2
В имя моей любимицы
Входят
Иные буквы
Было –
Стою,
Привидится
Женщина
Ну…
Как будто.
В мой алфавит избыточный
Входит ещё другое…
Что.
А попробуй вытащить
Самое дорогое –
Веточка не качается
Песенка не поётся
Так ведь и получается
Так ведь и обернётся
(…)
3
Домик точнее хижина
Домик точнее «дома»
В зиму…
(…)
Но этот выживет.
Что ещё молодому
То есть
Зимой не хочется
Двигаться/возвращаться
Даже неважно
Ночи не перестают кончаться
Так ведь и получается
Так ведь и обернётся
То есть
Зима кончается
Ягода
Остаётся
Короткая песенка про рыбу
Рыба икру не крестит
Рыба не помнит рая
Рыба плывёт на месте
А потом
Умирает
Бог её возвращает
Плавать опять куда-то
Боже её прощает
Рыбка не виновата
Рыбка не от неверия
Божьей не помнит милости
Чувствует благоговение
Просто не может вынести
Рыбка живёт в лишениях
И в слезах просыпается
Рыбка просит прощения
Рыбка
Во всём
Раскаивается
Разговор с другом детства соловьём
Не узнать, а узнать – не признать, а признать – позабыть, кто напомнит – мне больше не друг
Если ты не уходишь я тоже пока торопиться не буду
Так и ходят вдвоём шестилетки до вечера в мокрых штанах по двору
Потому что не знают что будет когда они выйдут оттуда
— соловейка-пискун, спой мне эту, которую, помнишь её, понял да?
— да в последнее время я очень люблю эту песню
— а прикинь сколько песен поется ещё за пределом гнезда
А тебя так на этом суку соловей и повесят
— да и пусть им же хуже, мы столько с тобой друг для друга поём
Что уже и не хочется чтобы другие могли веселиться
— кстати ты ведь немолод уже почему все вокруг называют тебя соловьём?
— потому что я в детстве случайно объелся сухою пшеницей
И потом долго пел.
☯☯☯
Если бы птица ты пела по-русски
Я бы тебе смастерила скворечник
Только и можешь что гадить на плечи
Знала б ты птица хоть пол-алфавита
Я бы тебе наловила букашек
Если бы птица ты пела на нашем
Может быть знаешь а спеть не умеешь
Вижу по клюву ничё ты не знаешь
Что мне с тобой разговаривать дура
Аркадий Нелидин: Мятлик
виа веселые ребята — никогда не поверю
т.г.
пока вращаются зеркала заднего вида
над дымовой парусиной колб, я закрываю
глаза, спускаюсь по лиловым капсулам
разделенных ночей в память подвала
грозы, где некогда ангелы немо плакались
в стиснутые краски зонтов, гримировались
в архивные кадры, прощались пассажиры
пульсирующего дождя за полиэтиленом
разжиженных вспышек, сейчас куда ни
развернусь — свисают щупальца глитча,
торопливая медуза ночи вальсирует вокруг
уличных музыкантов, прошивая графические
баги, спешу доедать капсулы паллиативов —
мисклик прогресса, сапиосексуал-метроном
☯☯☯
r.
«он не пройдет, нет,
лучистый, зовущий, славный,
мой белый день»
вирджиния дэйр, маленькая поселенка
всегда недоломанных кадров, цветешь
серым огнем в предутреннем тумане,
сорную смерть закусываешь зубами.
расступается ряска сна, встречаю —
через зашторенный свет — «ты мое
сомнение…» плакать сейчас —
как снег фримаркетов распадается
в объятиях, как передаем телефон
из рук в руки в день парка,
как ехать в метро и ты была
oxxxymiron, markul — fata morgana
«и опять я вижу, как тает свет
ты восхитительна, знают все
море в твоих тонах — злая сеть
и закружила нас карусель»
долго идти в дождь, пока не начнет
проявляться фиолетовый абрис
дней — обновленных — за первым
подарком, летом цветов в галерее,
перебирать в руках рыбьи потроха
дождя, мелькая и подвешивая в
колыбели брызг зреющее тепло
взгляда, как будто нет никого
моложе и ничего не-сейчас, только
прерывистая подвздошная тишина,
смех и детское касание, как бы через
стекло, на котором дыханием —
тихая радость
☯☯☯
т.г.
в день, когда все предметы собирают в стопку
неважных и жгут, и алкоголем сочатся гроздья
школьных фестивалей, нанизанные на алые лески,
я бы зациклил любой твой момент в кадре
оператора «школы» и никому не показал. от грустного
зумерского кача сворачиваю у ленинки к npc-шному
хождению зимы первого курса. мнение — бледный фрукт
на траве ночной, ты не спрячешь его в шоппер, не
занесешь домой его кислый запах. вольные зубы
тел врезаются в разбитую кость перехода — лопнул
костер, лопнула гематомная вишня ночи, лопнула
слабая музыка, которую длили до пяти утра городами.
я хожу везде под найтколл — будто смотрю
длинный сон, закрученный следами на песке
любовь
на расстоянии снега или дней — все одно, растворяется,
только желтые вечера перебрасываются коробками,
тяжелая рыба сердца боится застыть глазной мутью,
смотрит водой отвратительно собранная природа.
ребенок-огонь, ребенок-дождь, сплюнь себя в автобусные улицы,
ребенок — столкновение подсвеченных зазоров —
поведет за собой ночь, коньячную настойку, раскроит гипсовый
свет луны, из нее — миндаль ссыплется, отравит железной звездой воды.
а я люблю путешествовать только в лодках поцелуев.
здесь все молчит. пока не пошли титры, пейзажи города,
еби меня, серый глаз поля, проткнутый радиовышкой,
еби меня, черное дерево, еби меня, неумолимый автомобиль,
насилуй меня и влюби, вдави железо в мой рот,
я тебя ненавижу, соляной бехелит, я тебя ненавижу,
разбросанный собачий кайф, я тебя ненавижу,
поступь мутных комнат, я тебя ненавижу, немая ночь,
я тебя ненавижу.
виа веселые ребята — никогда не поверю
т.г.
пока вращаются зеркала заднего вида
над дымовой парусиной колб, я закрываю
глаза, спускаюсь по лиловым капсулам
разделенных ночей в память подвала
грозы, где некогда ангелы немо плакались
в стиснутые краски зонтов, гримировались
в архивные кадры, прощались пассажиры
пульсирующего дождя за полиэтиленом
разжиженных вспышек, сейчас куда ни
развернусь — свисают щупальца глитча,
торопливая медуза ночи вальсирует вокруг
уличных музыкантов, прошивая графические
баги, спешу доедать капсулы паллиативов —
мисклик прогресса, сапиосексуал-метроном
☯☯☯
r.
«он не пройдет, нет,
лучистый, зовущий, славный,
мой белый день»
вирджиния дэйр, маленькая поселенка
всегда недоломанных кадров, цветешь
серым огнем в предутреннем тумане,
сорную смерть закусываешь зубами.
расступается ряска сна, встречаю —
через зашторенный свет — «ты мое
сомнение…» плакать сейчас —
как снег фримаркетов распадается
в объятиях, как передаем телефон
из рук в руки в день парка,
как ехать в метро и ты была
oxxxymiron, markul — fata morgana
«и опять я вижу, как тает свет
ты восхитительна, знают все
море в твоих тонах — злая сеть
и закружила нас карусель»
долго идти в дождь, пока не начнет
проявляться фиолетовый абрис
дней — обновленных — за первым
подарком, летом цветов в галерее,
перебирать в руках рыбьи потроха
дождя, мелькая и подвешивая в
колыбели брызг зреющее тепло
взгляда, как будто нет никого
моложе и ничего не-сейчас, только
прерывистая подвздошная тишина,
смех и детское касание, как бы через
стекло, на котором дыханием —
тихая радость
☯☯☯
т.г.
в день, когда все предметы собирают в стопку
неважных и жгут, и алкоголем сочатся гроздья
школьных фестивалей, нанизанные на алые лески,
я бы зациклил любой твой момент в кадре
оператора «школы» и никому не показал. от грустного
зумерского кача сворачиваю у ленинки к npc-шному
хождению зимы первого курса. мнение — бледный фрукт
на траве ночной, ты не спрячешь его в шоппер, не
занесешь домой его кислый запах. вольные зубы
тел врезаются в разбитую кость перехода — лопнул
костер, лопнула гематомная вишня ночи, лопнула
слабая музыка, которую длили до пяти утра городами.
я хожу везде под найтколл — будто смотрю
длинный сон, закрученный следами на песке
любовь
на расстоянии снега или дней — все одно, растворяется,
только желтые вечера перебрасываются коробками,
тяжелая рыба сердца боится застыть глазной мутью,
смотрит водой отвратительно собранная природа.
ребенок-огонь, ребенок-дождь, сплюнь себя в автобусные улицы,
ребенок — столкновение подсвеченных зазоров —
поведет за собой ночь, коньячную настойку, раскроит гипсовый
свет луны, из нее — миндаль ссыплется, отравит железной звездой воды.
а я люблю путешествовать только в лодках поцелуев.
здесь все молчит. пока не пошли титры, пейзажи города,
еби меня, серый глаз поля, проткнутый радиовышкой,
еби меня, черное дерево, еби меня, неумолимый автомобиль,
насилуй меня и влюби, вдави железо в мой рот,
я тебя ненавижу, соляной бехелит, я тебя ненавижу,
разбросанный собачий кайф, я тебя ненавижу,
поступь мутных комнат, я тебя ненавижу, немая ночь,
я тебя ненавижу.
Анастасия Лавренова: Листвянка
☯☯☯
цезарь спрашивает у клеопатры
это стоит того
чтоб и кровью и потом
и огнём и мечом
чтобы прогрызть брату горло
чтоб сшибаться лбами
руки мои по локоть в изломах
по ключицы в крови
она скептик и стерва
ответ положительный
и в глазах
беспощадных ни капли сомнения
давай лучше станцуем
шепчет цезарь пожалуйста
но он уже проиграл
потому что ни один цезарь
от тибра до нила
не может быть слабей своей женщины
даже если она клеопатра
магазин виниловых пластинок
иголка проигрывателя заходит под ноготки
достаёт до сердца прокалывает селезёнку
общий наркоз не поможет прятаться некуда незачем закусывать губы
волосы змеями сползают на плечи я бью витрины по которым размазаны
забытые вещи торговать счастьем нынче зазорно
☯☯☯
свет цветной цвет светлый
небо красное с бирюзовой отдушиной
выйду из океана на промёрзшую сушу
в лес в поле в рестораны и в склепы
перетерши тебя в порошок снюхаю
и останусь пощёчиной
на красивом лощёном лице
и на дне затопленной лодки
запутаюсь в городах именах и усах
поселюсь у каждого на устах
горечью слезоточивой водки
в. е.
1. зубы стучат как монотонные лезвия
с перебоем с них слетает эмаль
за окном россия хмельно-древесная
тризну по ней выпил звонарь
1. от губительного бы губы найти
причаститься чужого угля
по полям невозможно бескрайним
ползти
никогда не дойти до кремля
1. за откинутой наспех рампой
пронесутся церкви и жита
а курить при христе стыдно
выйти в затуманенный тамбур
1. сосны врезаются в серое небо
в нёбо врастает зелёный росток
мальчик запомни где бы ты не был
когда тебя нет я совсем одинок
1. сколько зубы свои не скаль
погрязший в любви и колосьях
электрический гроб на полозьях
унесёт тебя в затухшую даль
1. а в её разложившемся лоне
нежно сковывает ковыль
бесконечно серую пыль
в жестяном и жестком вагоне
монолитное
там где камни сходятся
возникают искры
камни нужно хватать ладонями
греть огнём
и кидать непременно первым
в кого-то чужого
из камней можно
строить храмы
или гробницы
но никогда не сделать
горой
сияние
был печален свет окон
то тут то там нависали
босая лошадь
хромой ветер
валялись чёрные сны
горизонт раздернул войлоки снега
тьма нахмурила брови
под всплесками солярного сквозняка
чудилась кривизна чьих-то мелких шагов
в синтетических тканях неба
☯☯☯
получив приказ командир
как хирург берёт в руки рот
расстилает под бритвой щёки
сердце розовеет и кровь
рывком проступает из кожи
командир вспоминает
безмолвие вязов до
гремучую деревенскую свадьбу
пронзительным криком шепчет
провозглашает атаку
из рассеченной щеки брызжет
обжигая влажные шеи солдат
командир смотрит в бинокль на то
как далеко и долго
в бессмертность уходит день
☯☯☯
цезарь спрашивает у клеопатры
это стоит того
чтоб и кровью и потом
и огнём и мечом
чтобы прогрызть брату горло
чтоб сшибаться лбами
руки мои по локоть в изломах
по ключицы в крови
она скептик и стерва
ответ положительный
и в глазах
беспощадных ни капли сомнения
давай лучше станцуем
шепчет цезарь пожалуйста
но он уже проиграл
потому что ни один цезарь
от тибра до нила
не может быть слабей своей женщины
даже если она клеопатра
магазин виниловых пластинок
иголка проигрывателя заходит под ноготки
достаёт до сердца прокалывает селезёнку
общий наркоз не поможет прятаться некуда незачем закусывать губы
волосы змеями сползают на плечи я бью витрины по которым размазаны
забытые вещи торговать счастьем нынче зазорно
☯☯☯
свет цветной цвет светлый
небо красное с бирюзовой отдушиной
выйду из океана на промёрзшую сушу
в лес в поле в рестораны и в склепы
перетерши тебя в порошок снюхаю
и останусь пощёчиной
на красивом лощёном лице
и на дне затопленной лодки
запутаюсь в городах именах и усах
поселюсь у каждого на устах
горечью слезоточивой водки
в. е.
1. зубы стучат как монотонные лезвия
с перебоем с них слетает эмаль
за окном россия хмельно-древесная
тризну по ней выпил звонарь
1. от губительного бы губы найти
причаститься чужого угля
по полям невозможно бескрайним
ползти
никогда не дойти до кремля
1. за откинутой наспех рампой
пронесутся церкви и жита
а курить при христе стыдно
выйти в затуманенный тамбур
1. сосны врезаются в серое небо
в нёбо врастает зелёный росток
мальчик запомни где бы ты не был
когда тебя нет я совсем одинок
1. сколько зубы свои не скаль
погрязший в любви и колосьях
электрический гроб на полозьях
унесёт тебя в затухшую даль
1. а в её разложившемся лоне
нежно сковывает ковыль
бесконечно серую пыль
в жестяном и жестком вагоне
монолитное
там где камни сходятся
возникают искры
камни нужно хватать ладонями
греть огнём
и кидать непременно первым
в кого-то чужого
из камней можно
строить храмы
или гробницы
но никогда не сделать
горой
сияние
был печален свет окон
то тут то там нависали
босая лошадь
хромой ветер
валялись чёрные сны
горизонт раздернул войлоки снега
тьма нахмурила брови
под всплесками солярного сквозняка
чудилась кривизна чьих-то мелких шагов
в синтетических тканях неба
☯☯☯
получив приказ командир
как хирург берёт в руки рот
расстилает под бритвой щёки
сердце розовеет и кровь
рывком проступает из кожи
командир вспоминает
безмолвие вязов до
гремучую деревенскую свадьбу
пронзительным криком шепчет
провозглашает атаку
из рассеченной щеки брызжет
обжигая влажные шеи солдат
командир смотрит в бинокль на то
как далеко и долго
в бессмертность уходит день
Фома Акиньшин: Белладонна
вонь вокруг липких лент, мухи врезаются в них, как люди или мыши, бывает, спотыкаются о бордюры/мышеловки. иногда перестаю быть сутулым, потягиваюсь, и случайно задеваю липкую ленту рукой. хорошо, думаю, к руке не прилипла муха, хорошо. пришлось бы мыть руки. а мух не становится меньше, ленты в каждой комнате, а не становится. кофе вкуснее варится в турке, как кино лучше смотрится на большом экране. пью кофе и смотрю как сокуров сквозь сон едет в плацкартном вагоне, пытается высмотреть родное в мелькающих вдоль рельс домиках. может быть, я жил в одном из них, и сокуров во сне приходил ко мне в гости, делал из меня молодого режиссера, завоевателя Канн. мы пили с ним кофе, я спросил у сокурова: “сахар будешь?” он недовольно взглянул на меня. да, такие люди не любят сахар. эти люди не утратили стильной манеры с годами, и пьют хороший зерновой, но не позволяют себе услады. пьют и не морщатся, хорошие люди не морщатся и не моргают. не бойся испачкаться, говорит мне сокуров. это он про Россию, думаю. и мух он не замечает. не игнорирует, нет. потом мы с сокуровым читали Евангелие, и плакали вместе. сидели на балконе, копались в пепельнице, искали хабарик. сокуров сказал мне, когда за балконным окошком взвилась стая молодых воронят. он сказал мне: “смысл – это пейзажная лирика”. и я обнял его, как вернувшегося с рейса дядьку-моряка. решили пройтись с ним по лесу, ведь лес утром открывает дорогу к Новому, как он сказал. а я шел и мухи врезались в моё лицо, как врезались дома в липкие ленты. и понял, что не так сильно слился с Живым, меня Оно пока что пугало. пошел дождь и я опять ссутулился. а сокуров подбежал ко мне, схватил за плечи, улыбнулся и сказал: “вот Он!” это он про Христа, я подумал.
21’09’22
☯☯☯
сконфужен младенец, во сне к нему приходили ангелы. утром ангелы на плечах давили на лямки рюкзака, и идти в школу было труднее, чем возвращаться домой. иногда они насылали проливной дождь, и ты чувствовал силу, ведь ты шел среди бури и не останавливался. а сучья деревьев хрустели и падали на головы тëмных боязливых людей. ангел продевал между твоей теплой ладонью и еë бледной щёчкой тонкий оголённый провод и осторожно пускал ток. а Бог смотрел, и ты чувствовал на себе его взгляд. Бог был мал, носил сандалики, и прятался за нашими спинами.
21’06’22
☯☯☯
не о чем мне с ней говорить. ну как не о чем, спроси её про жизнь на алтае. мне снятся странные сны. но обстоятельные. с развязкой, кульминацией – со всем этим. а знаешь, вы подходите друг другу, я прям заглядывался на вас. знаешь, я никогда не видел её такой счастливой. а я никогда себя не видел, не считая зеркал. мне нравится фиолетовая полутьма и дым-машина, я прячусь в ней. нет, не прячусь – становлюсь собой. я запутался. вы так часто говорите, что я хорош, когда я даже не стараюсь. может, в этом и дело? иногда я хожу по городу с друзьями и чувствую себя сексуальным коршуном. но чаще всего, я пугаюсь. но не как подпрыгивающая на ровном месте черная кошка. у меня проблемы с реакцией, не успеваю дёргаться. у меня больше такой страх, знаешь, как обволакивающая рёбра касторка с колючками. и всё же, я не знаю, о чём с тобой говорить.
может и знаю, но не представляю, что делать потом. потом надо будет думать о стабильном заработке, осаго, холодильнике “бирюса” и ветряных мельницах. а я же страшный ребёнок, из тех кто прячет трупики мышей, крысок, жучков под столом – ладно, может и не из тех. но я их понимаю, может быть, даже больше других. ты говоришь своё “я всё знаю”, и тут я действительно дёргаюсь. о чём ты знаешь? в детстве я не мог уснуть и играл сам с собой, представлял себя волком или туманом, изображал это звуками “фью-ю-ю-ю-ю” или “ау-у-у-у-у”. это раздражало отца/мать и они ложились ко мне в кровать, чтобы я молча заснул. маленькая кроватка, я чувствую себя скованно и беспомощно, отсюда наверно и возникла клаустрофобия. но это срабатывало, и я засыпал в страхе. ты знаешь об этом? ну конечно, у меня на лице всё написано. я помню всё, уместно ли об этом делиться с тобой? искренность – та же ответственность. делиться значит делать тебя особенной. наверно, ты этого заслуживаешь. или я просто люблю говорить о себе.
люблю вспоминать. представь, я перехожу в десятый класс, меня любит девочка, еще она любит пересматривать “лолиту” с джереми айронсом и хочет, чтобы я был на него похож. она живёт в области, в селе Доброе, я два часа еду на электричке, чтобы встретиться с ней. начинается сепарация от родителей, я прихожу домой в полночь с засосами на шее, встречаю испуг и недоумение. мне нравилось путешествовать в Доброе. мне было спокойно там, августовская пыль и её румяна заставляли улыбаться и целовать. губы, пыль, веки. я расстался с ней, потому что стеснялся показать её своим друзьям, с которыми продружу всего пару месяцев. мужчины делают невероятные гадости и причиняют невероятную боль из-за пустяков. антон гофмиллер заставил убиться маленькую девочку. “а что подумают офицеры?” неправильно, не хочу быть как он. и всё же я с теплом вспоминаю те моменты. я шёл ещё несколько часов от станции до дома. в тот момент в ушах играла песня “Gruppa Skryptonite – Podruga” – хорошая песня, летняя, страстная. я был танцем, пока её слушал.
я заговорился, тебе не кажется? нет, что ты, мне очень приятно тебя слушать! хорошо, а то я часто переживаю, может быть, я слишком навязчивый, когда пьяный, может я всë неправильно говорю. если только чуть-чуть, но в этом есть свой шарм. у меня есть шарм? угу. смущаюсь. хорошо, когда говорят приятные вещи. но всë же, ты ничего не знаешь.
02’09’22
Забор
Пятновыводителем на ткани стирается летний вечер в поту. Лишайник на заборе сгорает в солнечном зените, из трухлявых досок ползут, спасаясь, жучки-погорельцы. Козырëк натянут на лоб так, что не видно неба. Только заборы и вязкий, растаявший асфальт. И они говорили – «а вот раньше было лето». Я помню лето 2010, когда горели леса и задыхались люди, а ночные грузчики целовали жен через марлю, стоя на эскалаторе. Мы с другом спасались на пруду, трясли конечностями под прохладной водой. На девушек не смотрели. На девушек было жарко смотреть.
А забор на скромной улочке имени писателя/героя потихоньку проваливался, его засасывали недры прямо во тьму.
Закольцованный вечер выпускного, круговое движение спирта, бегу как вор из арендованной кафешки, лавирую между силуэтами блюющих девочек в платьях с блëстками.
Всегда была улица и старый забор, там можно было спрятаться и стать призраком. Но ещë один седой волос, и забор станет просто забором, в нем перестанет отражаться лунный диск, останется бездушный кусок дсп, совсем не очаровательный. И пути как будто нет, только дорожка от дома до круглосутки.
Дед Сашка кричит на меня. – «Сука, очкарик, дай на пиво» – «Нет». – «Я танкист!» – » Я тоже». – «Сука-а, ты как я… Пойдем, нажремся?» – «Нет». – «Сука ты, очкарик».
Дед Сашка как раз знал одну эту дорожку, и больше ни одной. – «Сейчас лето – одно слово, вот раньше все ходили и пиво пили. Или эскимо жрали. На палочке…» – «Дед Саш, давай я тебе эскимо куплю?»
Он улыбнулся мне как сыну и сказал: «Иди ты в манду, очкарик». И в чем-то он был прав. Лето уже не то.
05’07’22
из цикла “Чумка”
с сокуровым
вонь вокруг липких лент, мухи врезаются в них, как люди или мыши, бывает, спотыкаются о бордюры/мышеловки. иногда перестаю быть сутулым, потягиваюсь, и случайно задеваю липкую ленту рукой. хорошо, думаю, к руке не прилипла муха, хорошо. пришлось бы мыть руки. а мух не становится меньше, ленты в каждой комнате, а не становится. кофе вкуснее варится в турке, как кино лучше смотрится на большом экране. пью кофе и смотрю как сокуров сквозь сон едет в плацкартном вагоне, пытается высмотреть родное в мелькающих вдоль рельс домиках. может быть, я жил в одном из них, и сокуров во сне приходил ко мне в гости, делал из меня молодого режиссера, завоевателя Канн. мы пили с ним кофе, я спросил у сокурова: “сахар будешь?” он недовольно взглянул на меня. да, такие люди не любят сахар. эти люди не утратили стильной манеры с годами, и пьют хороший зерновой, но не позволяют себе услады. пьют и не морщатся, хорошие люди не морщатся и не моргают. не бойся испачкаться, говорит мне сокуров. это он про Россию, думаю. и мух он не замечает. не игнорирует, нет. потом мы с сокуровым читали Евангелие, и плакали вместе. сидели на балконе, копались в пепельнице, искали хабарик. сокуров сказал мне, когда за балконным окошком взвилась стая молодых воронят. он сказал мне: “смысл – это пейзажная лирика”. и я обнял его, как вернувшегося с рейса дядьку-моряка. решили пройтись с ним по лесу, ведь лес утром открывает дорогу к Новому, как он сказал. а я шел и мухи врезались в моё лицо, как врезались дома в липкие ленты. и понял, что не так сильно слился с Живым, меня Оно пока что пугало. пошел дождь и я опять ссутулился. а сокуров подбежал ко мне, схватил за плечи, улыбнулся и сказал: “вот Он!” это он про Христа, я подумал.
21’09’22
☯☯☯
сконфужен младенец, во сне к нему приходили ангелы. утром ангелы на плечах давили на лямки рюкзака, и идти в школу было труднее, чем возвращаться домой. иногда они насылали проливной дождь, и ты чувствовал силу, ведь ты шел среди бури и не останавливался. а сучья деревьев хрустели и падали на головы тëмных боязливых людей. ангел продевал между твоей теплой ладонью и еë бледной щёчкой тонкий оголённый провод и осторожно пускал ток. а Бог смотрел, и ты чувствовал на себе его взгляд. Бог был мал, носил сандалики, и прятался за нашими спинами.
21’06’22
☯☯☯
не о чем мне с ней говорить. ну как не о чем, спроси её про жизнь на алтае. мне снятся странные сны. но обстоятельные. с развязкой, кульминацией – со всем этим. а знаешь, вы подходите друг другу, я прям заглядывался на вас. знаешь, я никогда не видел её такой счастливой. а я никогда себя не видел, не считая зеркал. мне нравится фиолетовая полутьма и дым-машина, я прячусь в ней. нет, не прячусь – становлюсь собой. я запутался. вы так часто говорите, что я хорош, когда я даже не стараюсь. может, в этом и дело? иногда я хожу по городу с друзьями и чувствую себя сексуальным коршуном. но чаще всего, я пугаюсь. но не как подпрыгивающая на ровном месте черная кошка. у меня проблемы с реакцией, не успеваю дёргаться. у меня больше такой страх, знаешь, как обволакивающая рёбра касторка с колючками. и всё же, я не знаю, о чём с тобой говорить.
может и знаю, но не представляю, что делать потом. потом надо будет думать о стабильном заработке, осаго, холодильнике “бирюса” и ветряных мельницах. а я же страшный ребёнок, из тех кто прячет трупики мышей, крысок, жучков под столом – ладно, может и не из тех. но я их понимаю, может быть, даже больше других. ты говоришь своё “я всё знаю”, и тут я действительно дёргаюсь. о чём ты знаешь? в детстве я не мог уснуть и играл сам с собой, представлял себя волком или туманом, изображал это звуками “фью-ю-ю-ю-ю” или “ау-у-у-у-у”. это раздражало отца/мать и они ложились ко мне в кровать, чтобы я молча заснул. маленькая кроватка, я чувствую себя скованно и беспомощно, отсюда наверно и возникла клаустрофобия. но это срабатывало, и я засыпал в страхе. ты знаешь об этом? ну конечно, у меня на лице всё написано. я помню всё, уместно ли об этом делиться с тобой? искренность – та же ответственность. делиться значит делать тебя особенной. наверно, ты этого заслуживаешь. или я просто люблю говорить о себе.
люблю вспоминать. представь, я перехожу в десятый класс, меня любит девочка, еще она любит пересматривать “лолиту” с джереми айронсом и хочет, чтобы я был на него похож. она живёт в области, в селе Доброе, я два часа еду на электричке, чтобы встретиться с ней. начинается сепарация от родителей, я прихожу домой в полночь с засосами на шее, встречаю испуг и недоумение. мне нравилось путешествовать в Доброе. мне было спокойно там, августовская пыль и её румяна заставляли улыбаться и целовать. губы, пыль, веки. я расстался с ней, потому что стеснялся показать её своим друзьям, с которыми продружу всего пару месяцев. мужчины делают невероятные гадости и причиняют невероятную боль из-за пустяков. антон гофмиллер заставил убиться маленькую девочку. “а что подумают офицеры?” неправильно, не хочу быть как он. и всё же я с теплом вспоминаю те моменты. я шёл ещё несколько часов от станции до дома. в тот момент в ушах играла песня “Gruppa Skryptonite – Podruga” – хорошая песня, летняя, страстная. я был танцем, пока её слушал.
я заговорился, тебе не кажется? нет, что ты, мне очень приятно тебя слушать! хорошо, а то я часто переживаю, может быть, я слишком навязчивый, когда пьяный, может я всë неправильно говорю. если только чуть-чуть, но в этом есть свой шарм. у меня есть шарм? угу. смущаюсь. хорошо, когда говорят приятные вещи. но всë же, ты ничего не знаешь.
02’09’22
Забор
Пятновыводителем на ткани стирается летний вечер в поту. Лишайник на заборе сгорает в солнечном зените, из трухлявых досок ползут, спасаясь, жучки-погорельцы. Козырëк натянут на лоб так, что не видно неба. Только заборы и вязкий, растаявший асфальт. И они говорили – «а вот раньше было лето». Я помню лето 2010, когда горели леса и задыхались люди, а ночные грузчики целовали жен через марлю, стоя на эскалаторе. Мы с другом спасались на пруду, трясли конечностями под прохладной водой. На девушек не смотрели. На девушек было жарко смотреть.
А забор на скромной улочке имени писателя/героя потихоньку проваливался, его засасывали недры прямо во тьму.
Закольцованный вечер выпускного, круговое движение спирта, бегу как вор из арендованной кафешки, лавирую между силуэтами блюющих девочек в платьях с блëстками.
Всегда была улица и старый забор, там можно было спрятаться и стать призраком. Но ещë один седой волос, и забор станет просто забором, в нем перестанет отражаться лунный диск, останется бездушный кусок дсп, совсем не очаровательный. И пути как будто нет, только дорожка от дома до круглосутки.
Дед Сашка кричит на меня. – «Сука, очкарик, дай на пиво» – «Нет». – «Я танкист!» – » Я тоже». – «Сука-а, ты как я… Пойдем, нажремся?» – «Нет». – «Сука ты, очкарик».
Дед Сашка как раз знал одну эту дорожку, и больше ни одной. – «Сейчас лето – одно слово, вот раньше все ходили и пиво пили. Или эскимо жрали. На палочке…» – «Дед Саш, давай я тебе эскимо куплю?»
Он улыбнулся мне как сыну и сказал: «Иди ты в манду, очкарик». И в чем-то он был прав. Лето уже не то.
05’07’22
Софья Дубровская: Космея
УПЛОТНËННЫЙ РОЗАРИЙ
Сергею Калашникову
☯☯☯
метро опять живое существо;
вот девушка в застенчивых слезах
перетекает в девушку другую,
пока тебя я пальцами целую
в неочевидных для любви местах
и подставляю женщинам лицо:
придирчивый осмотр предмета счастья;
чумазый мальчик песенку поёт,
остановив свой взгляд на скулах войн:
“разрываются снаряды
под чешуйками наяды”
смотри в мои глаза, его не тронь;
не поезд это, это вертолёт,
разорванный наядами на части,
встревоженный количеством свиданий;
пока твой смех несёт мне электричка,
ищи меня, тебе-тебе водить;
когда-нибудь я научусь ходить,
чтоб успевать прийти на перекличку
и появляться там
без опозданий
☯☯☯
распускаются на плечах и уносят тебя, дорогой,
вертолëтом пустым неофитовые цветы,
чтобы стал ты большою облачной головой
и за Югом зримым подглядывал с высоты;
там обмякшее тельце домика моего,
и гранаты висят снарядиками в ушах;
две тройняшки следят за останкинским маяком,
а одна не жива и старается не мешать;
посмотри, я снимаю одежду одной рукой,
а другой закрываю детям твоим глаза;
посмотри, как гадюк баюкает козодой,
не осталось на нём ни пера уже, ни лица;
тихой старице душно, пальцы сминают пыль
и щекочут до рвоты засоленным книгам рты:
то ей молодость косит ноги, а то – ковыль,
воспитатель бомбоубежищ, такой, как ты
как красиво и ласково смотришь ты с высоты,
дорогой
☯☯☯
из-за стенки легко постучать
из-за стенки легко подглядеть
только стаю крикливых сверчат
через голову нужно надеть
на растëртой телами траве
отменëнная девушка-птица
в ней ветивер вопросы проел
и не думает остановиться
меж зубов у ребёнка во рту
подписали на случай бумагу
если жалоба я не могу
пусть страна остаётся имаго
ты держал меня в ямке плеча
и виска чтобы не целовали
и никак не хотел отвечать
где растёт уплотнëнный розарий
там ретривер в дощатую пасть
положил себе лапки настурций
и готовится в землю упасть
чтобы летом в июнь поперхнуться
☯☯☯
у, расползаются по небу змеи, я
вижу тебя так близко, что образ твой
зыбится и расплывается в десять змей,
маленьких летних змей, сохранивших в
коже воспоминания; вот ты трëшь
горькие жилы запястий, и вместо них
дым вырывается из узелочков рук,
и раздаётся дурман, апельсинов цвет.
мама в автобусе держит ребёнка на
сильных руках:
«вот Пятёрочка, парк, павлин
царственный был растерзан, но там ещё
самка с птенцами (принадлежит кафе)».
узкие листья лозы, кирпичи в стене,
липкое тело июля, военный марш
со стороны деревянных подмосток, а
черноволосый подросток не слышит бой,
дыня серпами искрится в его руках;
крабы становятся птицей в его руках
и улетают под бойкий военный марш
СЧИТАЛОЧКА
мне снова снился ёж земной
в красивом маленьком лесу
где солнца шарик плоскостной
в полотна сматывал осу
бессчëтную осу
серьёзных мышек хмурый рой
ежа кладёт в ладони мне
копает комья под горой
и распадается в горе
поверхностной коре
и заяц старый и смешной
глотает солнечный пломбир
качает лапой шар земной
ежом невысказанный мир
невысмотренный мир
я снова плачу и кричу
и к сердцу жадно жму ежа
в листве сподручной палачу
иголки чёрные лежат
под мышками лежат
пока ты на меня смотрел
глазами умного ежа
зелёный лук-порей поспел
и поле жизнью поражал
и зайца поражал
по всем проехала война
но я попрятала зверей
в пространство видимого сна
и в звук картофельных полей
питательных полей
среди картофельных полей
иголки превращает ёж
в зелёно-белый лук-порей
в земную рожь
☯☯☯
маленькие мышки стали вербы:
к веточке прилипли и застыли
в изглади руки окаменелой,
вазе восстановленной латыни;
«чик-чирик, чик-чирк», – танцуют когти,
котиковы пальчики блаженны,
избегая световых угодий,
крайне неудобных положений;
у тебя спокойные ладони;
смех под одеялом – ворох белок,
если мир себя на нас уронит,
значит, он уже ороговелый;
влажный воздух кушали руками,
солнце разлагали на отрезки,
мышки под кроватью танцевали,
спальне придавая формы детской;
мир в боку у мягкой старой нерпы –
натянули гербы и поплыли;
маленькие мышки стали вербы,
маленькие вербы стали пыли
УПЛОТНËННЫЙ РОЗАРИЙ
Сергею Калашникову
☯☯☯
метро опять живое существо;
вот девушка в застенчивых слезах
перетекает в девушку другую,
пока тебя я пальцами целую
в неочевидных для любви местах
и подставляю женщинам лицо:
придирчивый осмотр предмета счастья;
чумазый мальчик песенку поёт,
остановив свой взгляд на скулах войн:
“разрываются снаряды
под чешуйками наяды”
смотри в мои глаза, его не тронь;
не поезд это, это вертолёт,
разорванный наядами на части,
встревоженный количеством свиданий;
пока твой смех несёт мне электричка,
ищи меня, тебе-тебе водить;
когда-нибудь я научусь ходить,
чтоб успевать прийти на перекличку
и появляться там
без опозданий
☯☯☯
распускаются на плечах и уносят тебя, дорогой,
вертолëтом пустым неофитовые цветы,
чтобы стал ты большою облачной головой
и за Югом зримым подглядывал с высоты;
там обмякшее тельце домика моего,
и гранаты висят снарядиками в ушах;
две тройняшки следят за останкинским маяком,
а одна не жива и старается не мешать;
посмотри, я снимаю одежду одной рукой,
а другой закрываю детям твоим глаза;
посмотри, как гадюк баюкает козодой,
не осталось на нём ни пера уже, ни лица;
тихой старице душно, пальцы сминают пыль
и щекочут до рвоты засоленным книгам рты:
то ей молодость косит ноги, а то – ковыль,
воспитатель бомбоубежищ, такой, как ты
как красиво и ласково смотришь ты с высоты,
дорогой
☯☯☯
из-за стенки легко постучать
из-за стенки легко подглядеть
только стаю крикливых сверчат
через голову нужно надеть
на растëртой телами траве
отменëнная девушка-птица
в ней ветивер вопросы проел
и не думает остановиться
меж зубов у ребёнка во рту
подписали на случай бумагу
если жалоба я не могу
пусть страна остаётся имаго
ты держал меня в ямке плеча
и виска чтобы не целовали
и никак не хотел отвечать
где растёт уплотнëнный розарий
там ретривер в дощатую пасть
положил себе лапки настурций
и готовится в землю упасть
чтобы летом в июнь поперхнуться
☯☯☯
у, расползаются по небу змеи, я
вижу тебя так близко, что образ твой
зыбится и расплывается в десять змей,
маленьких летних змей, сохранивших в
коже воспоминания; вот ты трëшь
горькие жилы запястий, и вместо них
дым вырывается из узелочков рук,
и раздаётся дурман, апельсинов цвет.
мама в автобусе держит ребёнка на
сильных руках:
«вот Пятёрочка, парк, павлин
царственный был растерзан, но там ещё
самка с птенцами (принадлежит кафе)».
узкие листья лозы, кирпичи в стене,
липкое тело июля, военный марш
со стороны деревянных подмосток, а
черноволосый подросток не слышит бой,
дыня серпами искрится в его руках;
крабы становятся птицей в его руках
и улетают под бойкий военный марш
СЧИТАЛОЧКА
мне снова снился ёж земной
в красивом маленьком лесу
где солнца шарик плоскостной
в полотна сматывал осу
бессчëтную осу
серьёзных мышек хмурый рой
ежа кладёт в ладони мне
копает комья под горой
и распадается в горе
поверхностной коре
и заяц старый и смешной
глотает солнечный пломбир
качает лапой шар земной
ежом невысказанный мир
невысмотренный мир
я снова плачу и кричу
и к сердцу жадно жму ежа
в листве сподручной палачу
иголки чёрные лежат
под мышками лежат
пока ты на меня смотрел
глазами умного ежа
зелёный лук-порей поспел
и поле жизнью поражал
и зайца поражал
по всем проехала война
но я попрятала зверей
в пространство видимого сна
и в звук картофельных полей
питательных полей
среди картофельных полей
иголки превращает ёж
в зелёно-белый лук-порей
в земную рожь
☯☯☯
маленькие мышки стали вербы:
к веточке прилипли и застыли
в изглади руки окаменелой,
вазе восстановленной латыни;
«чик-чирик, чик-чирк», – танцуют когти,
котиковы пальчики блаженны,
избегая световых угодий,
крайне неудобных положений;
у тебя спокойные ладони;
смех под одеялом – ворох белок,
если мир себя на нас уронит,
значит, он уже ороговелый;
влажный воздух кушали руками,
солнце разлагали на отрезки,
мышки под кроватью танцевали,
спальне придавая формы детской;
мир в боку у мягкой старой нерпы –
натянули гербы и поплыли;
маленькие мышки стали вербы,
маленькие вербы стали пыли
Сергей Калашников: Колокольчик персикоцветный
☯☯☯
как бывает до конца не узнать нам
пересчет ведётся кем-то толковым
да и тот порой глядит на распятье
и растерян и не ведает кто он
таковы порядки жизнь происходит
ходят люди начинается стройка
хоть до Киева язык и доводит
нам идти не улыбается столько
за рекой за облаками за далью
через столько лет что страшно подумать
я успею перед тем как растаю
пнуть калитку и на изгородь плюнуть
1
Кем мне быть на петербургской свадьбе,
в эту горечь вкопанным живьём?
Так заведено – mc в квадрате,
воздух выпит, атом расщеплен.
Уголь, не отмеченный на карте,
Может быть углём и не углём.
2
Кем мне быть на шествии оркестра,
Где трубе нет времени на вдох?
Песня длится, партия известна –
Музыка для стаптыванья ног.
Гул парадных. Староста подъезда
из себя бы вышел, если б мог.
3
Кто я – лётчик, пассажир, попутчик,
ростовщик, разбойник, офицер –
в мире подставляющих и бьющих
с птичкой в клетке, зайцем на крыльце,
мертвой рыбкой в мутном озерце
смерть в яйце, ответчики в истце,
ничего с изнанки на кольце.
4
Боли важно быть необратимой,
Невозвратной репликой на зло.
Тридцать лет в скорлупке паутинной –
вот мое октаново число.
Этот текст – явление с повинной.
Только горе в молодце честно.
1
здесь в целом больше печей, чем дров
скоро зима говорит петров
воду, замешанную с вином,
молча пьём говорит смирнов
в кормушке смёрзлись птенцы с пшеном
в собачьей будке истлел костёр
лето, пойманное лицом
дворник в стекло втёр
2
всхлип есть грустная нота тишь
гладь говорит иванов молчишь
глядь говорит иванов грачи
блядь говорит иванов и чё
любишь молчать — значит любишь тень
воет, как буйный, испив росы,
время о том, где шумел камыш
молись, опёршись на изразцы,
но ни во что не верь
3
когда зайдётся петух в порту
иди на звук говорит петров
так просыпаясь ведёт к петру
рыба волгу без номеров
берег полон опасных бритв
взмахов срезанных о ладонь
гибни в сотнях напрасных битв,
но никого не тронь
4
жди конец говорит огонь
ди на свет да гори в огне
жми ладонь говори накрой
тряпкой свет и умри во сне
в небе больше комет чем звёзд
а созвездий почти как слов
иди на смерть говорит петров
или звучи как тост
5
стоя в крапиве одной ногой
молодость не до конца честна
сколько нас выживет вот таких
где мои спички и береста
видишь? уже; за чертой числа
ждут незажжённые огоньки
никнет восход, раздаётся всплеск —
голод не может пройти, как боль —
город продолжит хранить невест.
всё-таки — иванов убеждает — крест
носится за спиной
☯☯☯
мусме ван гог кликабельно ветвисто
цинга души вскрывает чердаки
процентщица убившая артиста
денатурат последняя канистра
а мы давно ничьи ученики
Пастушка в волчьей шкуре, волк в овечьей,
прионы, мельтешение в строю.
В кострах горят оставленные вещи.
Какая, боже правый, гуттаперча –
я в зеркале себя не узнаю.
1.
ночью в деревне я наступил в ежа
неплохое начало лета конец весны
вот и джонни кричит актерами дубляжа
неплохое начало лета конец весны
растревоженный разум пробует бунтовать
в одиночестве в изоляции темноте
но на мёртвом поле не за что воевать
быть беде
2.
Перевязан солдат лентой выпускника
Все смеются, и бьют ладони, и дарят крик
Но безмерное завтра уже переступает их
Как инквизитор тело еретика
Кто-то, кажется, водит вилами по воде
Быть беде – ночью луна во льве,
Быть беде, одинокий памятник, быть беде,
ыть еде, бы бе
☯☯☯
как бывает до конца не узнать нам
пересчет ведётся кем-то толковым
да и тот порой глядит на распятье
и растерян и не ведает кто он
таковы порядки жизнь происходит
ходят люди начинается стройка
хоть до Киева язык и доводит
нам идти не улыбается столько
за рекой за облаками за далью
через столько лет что страшно подумать
я успею перед тем как растаю
пнуть калитку и на изгородь плюнуть
1
Кем мне быть на петербургской свадьбе,
в эту горечь вкопанным живьём?
Так заведено – mc в квадрате,
воздух выпит, атом расщеплен.
Уголь, не отмеченный на карте,
Может быть углём и не углём.
2
Кем мне быть на шествии оркестра,
Где трубе нет времени на вдох?
Песня длится, партия известна –
Музыка для стаптыванья ног.
Гул парадных. Староста подъезда
из себя бы вышел, если б мог.
3
Кто я – лётчик, пассажир, попутчик,
ростовщик, разбойник, офицер –
в мире подставляющих и бьющих
с птичкой в клетке, зайцем на крыльце,
мертвой рыбкой в мутном озерце
смерть в яйце, ответчики в истце,
ничего с изнанки на кольце.
4
Боли важно быть необратимой,
Невозвратной репликой на зло.
Тридцать лет в скорлупке паутинной –
вот мое октаново число.
Этот текст – явление с повинной.
Только горе в молодце честно.
1
здесь в целом больше печей, чем дров
скоро зима говорит петров
воду, замешанную с вином,
молча пьём говорит смирнов
в кормушке смёрзлись птенцы с пшеном
в собачьей будке истлел костёр
лето, пойманное лицом
дворник в стекло втёр
2
всхлип есть грустная нота тишь
гладь говорит иванов молчишь
глядь говорит иванов грачи
блядь говорит иванов и чё
любишь молчать — значит любишь тень
воет, как буйный, испив росы,
время о том, где шумел камыш
молись, опёршись на изразцы,
но ни во что не верь
3
когда зайдётся петух в порту
иди на звук говорит петров
так просыпаясь ведёт к петру
рыба волгу без номеров
берег полон опасных бритв
взмахов срезанных о ладонь
гибни в сотнях напрасных битв,
но никого не тронь
4
жди конец говорит огонь
ди на свет да гори в огне
жми ладонь говори накрой
тряпкой свет и умри во сне
в небе больше комет чем звёзд
а созвездий почти как слов
иди на смерть говорит петров
или звучи как тост
5
стоя в крапиве одной ногой
молодость не до конца честна
сколько нас выживет вот таких
где мои спички и береста
видишь? уже; за чертой числа
ждут незажжённые огоньки
никнет восход, раздаётся всплеск —
голод не может пройти, как боль —
город продолжит хранить невест.
всё-таки — иванов убеждает — крест
носится за спиной
☯☯☯
мусме ван гог кликабельно ветвисто
цинга души вскрывает чердаки
процентщица убившая артиста
денатурат последняя канистра
а мы давно ничьи ученики
Пастушка в волчьей шкуре, волк в овечьей,
прионы, мельтешение в строю.
В кострах горят оставленные вещи.
Какая, боже правый, гуттаперча –
я в зеркале себя не узнаю.
1.
ночью в деревне я наступил в ежа
неплохое начало лета конец весны
вот и джонни кричит актерами дубляжа
неплохое начало лета конец весны
растревоженный разум пробует бунтовать
в одиночестве в изоляции темноте
но на мёртвом поле не за что воевать
быть беде
2.
Перевязан солдат лентой выпускника
Все смеются, и бьют ладони, и дарят крик
Но безмерное завтра уже переступает их
Как инквизитор тело еретика
Кто-то, кажется, водит вилами по воде
Быть беде – ночью луна во льве,
Быть беде, одинокий памятник, быть беде,
ыть еде, бы бе
Сёма Ткаченко: Мирра
ИЗ ЦИКЛА «Drei Ebene unter den Krieg»
Der Wind aus Stroh und Rot
и вот день. бойня продолжается, близится свадьба.
пространство:
[включает в себя чувственное восприятие зримого и осязаемого]
плывёт перед налитыми сталью глазами,
играет красным ветром в окоченевших волосах деревьев,
что лихой силач с ухмылкой нелепого победителя
играет мускулами.
прут арматуры сияет в этом оскале.
дальше: солома полей становится влажной, кровавой травой,
травой распыла ярости, жилки-вены её пульсируют
поле приходит в хаотическое движение и взывает к нефти;
/душа, душа поля, чёрная душа пустыни, останки//
бессмысленные неандертальцы, проломившие черепа и ставшие душой/
как на этот раз воробей приносит вести,
отравленные ипритом?
до нас долетает —
у невесты ядовитый букет;
белые розы нечисты и нальются синим;
поймавшие их руки высохнут и станут душой поля.
:взгляни у неё плексигласовые глаза/
в ней течёт нефть значит она мертва/
пожалуйста оставьте в покое это немое сердце/
взгляни на ней нефтяной траур а не фата/
дайте напиться траве и невесте одеться/
ярость в двенадцати гранях осколка капает изо рта/:
гости собирают черепки —
ракушки на любимом пляже Саваофа;
всё впитает всё заберёт эта ненасытная сука —
выдаст своей милой дочери терновое кольцо —
кольцо-колечко в пятнышках и запах
запах сырой земли вместо фарфора —
ветер разносит сукровичную сарабанду масляной свадьбы по стрельбищу;
из артерии прожорливого мотора зашедшего солнца льётся закатное молоко с кровью
Азраил целует невесту
die Hecke (schau)
посмотри — за забором
с красных ветвей свисают глазные
яблоки
прохладные листья пахнут сырым мясом
не оборачивайся и ты услышишь
молитву глухонемых навестителей
они — собиратели плодов причудливого сада
+открыть калитку не представлялось
возможным:
проволока обжигала руки
отсутствие проволоки заставляло верить
в неприступность причудливого сада с
деревьями глаз
оставалось смотреть за плавными движениями воздуха между подобием рук глухонемых чернецов+
/
туда-надо-ночью-надо-ночью-но-какой-то-одной-ночью-чтобы-это-никогда-не-повторилось-мы-перейдем-ленточку-сада-забор-границу-и-соберем-глаза-никто-больше-не-будет-смотреть-на-нас-с-такой-кровавой-силой-свободы-смерти-больно-уморительно-глаза-овладевают-вещами-глаз-камней-слышат-молитву-но-это-не-закончится-пока-растут-деревья-из-плоти-нашей
/
+посмотри — эта изгородь
украшена средневековой мозаикой+
у тебя нет права пожинать плоды:
оно отведено тем незримым ночным
навестителям,
жаждущим прохлады
сок тех деревьев имеет металлический привкус
вино из плодов будет дурманящим
пьяницы навсегда останутся в бреду
Истинно Красного
а ты возвращайся в снега: только там
ты перестанешь ронять слезы со лба
и поймёшь, что существует Истинно Красный
wir tanzen zusammen morgens, aber jetzt hörst du die Musik?
гул слышен в небе:
это вражеские цеппелины остаются
висеть в воздухе
незаметные для радаров:
невооружённые солдаты поднимают
глаза:
выстрелы в воздух и больше ничего не слышно
только вдалеке льётся чёрное молоко:
ребёнок пьёт его,
обнаруживается ранка в гортани
+входи, открыто, тут ты можешь видеть
папу, маму, бабушку. дедушки
уже нет давно с нами. но ночью слышно,
как он передергивает затвор
старой винтовки и начищает
кирзовые сапоги+
через тридцать лет эта земля уляжется,
но старики будут повторять:
/
что вы делаете поганцы пидарасы вы ничего не знаете о правилах войны о правилах свирепого шторма и бешеного рёва страшная мать воспитала нас и под этой землёй отец наш общий и некогда братья наши но теперь ничего не исправить рвать в клочья порочные френчи спальные тактические рубашки мальчиков и неусыпную плоть только это остаётся и это называется жизнь подонки а с вами никакой жизни не будет у нас
/
+а дома стоит эмалевый бидон
с чёрным молоком;
бабушка принесла — теперь можно
умываться им, смывать золу
с почерневших тканевых век матери+
никто не поднимет знамени
сшитого из вины.
Wir sind die Maklers aus dem Flohmarkt
мы маклеры с птичьего рынка
бессовестные партизаны торговли
кто заберёт последнюю букву
с подгнивающего лотка?
нет ничего криминального в том
чтобы слушать наши приказы-законы
иначе зачем ты трогаешь их
кончиком языка?
Wochenendabfahrer
снег за окном или просто снег
падает летом на бахрома
нежных одёжек моих коллег
это в июне уже зима
правильно саночки говорят
надо готовить а то опять
очаровательным из ребят
не на чем будет с горы съезжать
вот и приехали как теперь
врач уколол и велел терпеть
можно ли снова свернуть в апрель
или июнь поделить на треть
что народилось и проросло
на перегное густых снегов
было отправлено под стекло
к дюжине ссохшихся мотыльков
в этих одеждах меня враги
выгнали из дому на мороз
я на июнь отмерял шаги
гильзами скуренных папирос
благо хоть саночки по лыжне
нежно скользят хоронить везут
тело которое не по мне
в лиственничном лесу
☯☯☯
Свет вопросительный
Свет относительный
Что ты мне дашь в моей смерти мучительной
Камушки плоские точит вода
Свет говорил мне тогда
Горе печальное
Горе летящее
Мне же с тобою беда настоящая
Кайся-качайся в объятьях луны
В сторону из стороны
Свет восхитительный
Свет говорящий
Что же внутри головёшки горящей
Пламень холодный и запах травы
Волос с твоей головы
Слово болящее
Сердце больное
Что же мне делать отныне с тобою
Что остаётся в набухшей глуши
Где больше нет ни души
PUNKS AREN’T ALRIGHT
стены вибрируют как пустые
в провалах между гипсокартоном и
never mind the bollocks
кто ты и почему смотришь на меня, как отец?
больно признаваться и думать вообще
как ты это делаешь?
как ТЫ делаешь ЭТО?
больше ни для кого не секрет
только молчуны курят и молчат и смотрят перед собой в густо-
населённую пустоту
позвонил бы да сказал
love will tear us apart again
ответ не так важеннн если честнооо
гудки длинные потом три коротких
так я и хожу до дома, не осознавая,
что его больше нет. и только параноики
собираются в круг и говорят о своём а я устал и безучастен как муха
назло что ли доносится из угла комнаты
позывной
blitzkrieg bop hey-ho let’s go
прокрути диск до нужной цифры
и ещё раз
и ещё раз
и ещё раз
и ещё раз
должно получиться пять с пятёркой на конце
да неееееет разницыыыыыы
опять длинные гудки
и
три
коротких
я возвращаюсь домой уже осознав,
что дома нет и я иду до противоположной стены
she don’t talk to me
Orion
посв.
ночь созревает гроздьями в рукаве
вора-карманника ищущего отмычку
окон с зеркальной проседью на траве
к окнам Минтака в безумии тянет спичку
но разглядеть Саифа из-за спины
много сложнее чем танцевать на спице
только и видно в глазах чёрно-белые сны
вежливых отвернувшихся очевидцев
на фотоснимках не видно ни огонька
только холодная вспышка железной птицы
тянется от бумажного ночника
к голове сновидца
☯☯☯
печально смотрю на колючую землю ноября
больше в этом парке не будет весёлых праздников
всё уходит и становится предметом невнятного изучения
сцену разобрали
мигранты собирают бутылки
фантики и мусор по углам парка
да та простыня была подарена земле напрасно
молчаливая обычно вода промолчит и сегодня
камешек заставил её сказать мне пару слов
прости прошло
да та простыня была оставлена здесь напрасно
рябые лица молодых студентов
широкие шезлонги
пьяницы настоящие мамочки с колясками
и в прошлом дети сожалеющие об ушедшем
ноябрь хорошо подобрал иглы
взяв самые острые китайские мне медицинские
попрошу тебя только не убирай руку с моих глаз
заслони плащом говорящую нам воду
скажи за неё
прошло прости
да напрасно было оставлено напрасно подарено
напрасно вспоминается мне этот парк
и твои руки
☯☯☯
давно пора
давно пора
освоить песенник старинный
а дома пахнет гуталином
и барбарисками весной
вчерашний сон ещё вчера
вернулся выцветший и дымный
тяжёлый и невыносимый
и происходит не со мной
какая птица
за окном
несёт с собой цветки сирени
и распадается на тени
на изрисованном столе
таких тут нет
и я о том
определил по оперенью
такое необыкновенье
на застывающем стекле
молчали листья
тополей
переговаривались капли
и плыл по улице кораблик
из правды свёрнутый отцом
повсюду
выкрики людей
не адресованные как бы
ни мне ни птице может папе
но папа спит горячим сном
вот птица
смотрит на меня
и существует в рамках окон
квартиры
в ручейке далёком
на ветках старых тополей
и там и там она равна
когда её роняет локон
из тени на столе из стёкол
в холодной комнате твоей
ИЗ ЦИКЛА «Drei Ebene unter den Krieg»
Der Wind aus Stroh und Rot
и вот день. бойня продолжается, близится свадьба.
пространство:
[включает в себя чувственное восприятие зримого и осязаемого]
плывёт перед налитыми сталью глазами,
играет красным ветром в окоченевших волосах деревьев,
что лихой силач с ухмылкой нелепого победителя
играет мускулами.
прут арматуры сияет в этом оскале.
дальше: солома полей становится влажной, кровавой травой,
травой распыла ярости, жилки-вены её пульсируют
поле приходит в хаотическое движение и взывает к нефти;
/душа, душа поля, чёрная душа пустыни, останки//
бессмысленные неандертальцы, проломившие черепа и ставшие душой/
как на этот раз воробей приносит вести,
отравленные ипритом?
до нас долетает —
у невесты ядовитый букет;
белые розы нечисты и нальются синим;
поймавшие их руки высохнут и станут душой поля.
:взгляни у неё плексигласовые глаза/
в ней течёт нефть значит она мертва/
пожалуйста оставьте в покое это немое сердце/
взгляни на ней нефтяной траур а не фата/
дайте напиться траве и невесте одеться/
ярость в двенадцати гранях осколка капает изо рта/:
гости собирают черепки —
ракушки на любимом пляже Саваофа;
всё впитает всё заберёт эта ненасытная сука —
выдаст своей милой дочери терновое кольцо —
кольцо-колечко в пятнышках и запах
запах сырой земли вместо фарфора —
ветер разносит сукровичную сарабанду масляной свадьбы по стрельбищу;
из артерии прожорливого мотора зашедшего солнца льётся закатное молоко с кровью
Азраил целует невесту
die Hecke (schau)
посмотри — за забором
с красных ветвей свисают глазные
яблоки
прохладные листья пахнут сырым мясом
не оборачивайся и ты услышишь
молитву глухонемых навестителей
они — собиратели плодов причудливого сада
+открыть калитку не представлялось
возможным:
проволока обжигала руки
отсутствие проволоки заставляло верить
в неприступность причудливого сада с
деревьями глаз
оставалось смотреть за плавными движениями воздуха между подобием рук глухонемых чернецов+
/
туда-надо-ночью-надо-ночью-но-какой-то-одной-ночью-чтобы-это-никогда-не-повторилось-мы-перейдем-ленточку-сада-забор-границу-и-соберем-глаза-никто-больше-не-будет-смотреть-на-нас-с-такой-кровавой-силой-свободы-смерти-больно-уморительно-глаза-овладевают-вещами-глаз-камней-слышат-молитву-но-это-не-закончится-пока-растут-деревья-из-плоти-нашей
/
+посмотри — эта изгородь
украшена средневековой мозаикой+
у тебя нет права пожинать плоды:
оно отведено тем незримым ночным
навестителям,
жаждущим прохлады
сок тех деревьев имеет металлический привкус
вино из плодов будет дурманящим
пьяницы навсегда останутся в бреду
Истинно Красного
а ты возвращайся в снега: только там
ты перестанешь ронять слезы со лба
и поймёшь, что существует Истинно Красный
wir tanzen zusammen morgens, aber jetzt hörst du die Musik?
гул слышен в небе:
это вражеские цеппелины остаются
висеть в воздухе
незаметные для радаров:
невооружённые солдаты поднимают
глаза:
выстрелы в воздух и больше ничего не слышно
только вдалеке льётся чёрное молоко:
ребёнок пьёт его,
обнаруживается ранка в гортани
+входи, открыто, тут ты можешь видеть
папу, маму, бабушку. дедушки
уже нет давно с нами. но ночью слышно,
как он передергивает затвор
старой винтовки и начищает
кирзовые сапоги+
через тридцать лет эта земля уляжется,
но старики будут повторять:
/
что вы делаете поганцы пидарасы вы ничего не знаете о правилах войны о правилах свирепого шторма и бешеного рёва страшная мать воспитала нас и под этой землёй отец наш общий и некогда братья наши но теперь ничего не исправить рвать в клочья порочные френчи спальные тактические рубашки мальчиков и неусыпную плоть только это остаётся и это называется жизнь подонки а с вами никакой жизни не будет у нас
/
+а дома стоит эмалевый бидон
с чёрным молоком;
бабушка принесла — теперь можно
умываться им, смывать золу
с почерневших тканевых век матери+
никто не поднимет знамени
сшитого из вины.
Wir sind die Maklers aus dem Flohmarkt
мы маклеры с птичьего рынка
бессовестные партизаны торговли
кто заберёт последнюю букву
с подгнивающего лотка?
нет ничего криминального в том
чтобы слушать наши приказы-законы
иначе зачем ты трогаешь их
кончиком языка?
Wochenendabfahrer
снег за окном или просто снег
падает летом на бахрома
нежных одёжек моих коллег
это в июне уже зима
правильно саночки говорят
надо готовить а то опять
очаровательным из ребят
не на чем будет с горы съезжать
вот и приехали как теперь
врач уколол и велел терпеть
можно ли снова свернуть в апрель
или июнь поделить на треть
что народилось и проросло
на перегное густых снегов
было отправлено под стекло
к дюжине ссохшихся мотыльков
в этих одеждах меня враги
выгнали из дому на мороз
я на июнь отмерял шаги
гильзами скуренных папирос
благо хоть саночки по лыжне
нежно скользят хоронить везут
тело которое не по мне
в лиственничном лесу
☯☯☯
Свет вопросительный
Свет относительный
Что ты мне дашь в моей смерти мучительной
Камушки плоские точит вода
Свет говорил мне тогда
Горе печальное
Горе летящее
Мне же с тобою беда настоящая
Кайся-качайся в объятьях луны
В сторону из стороны
Свет восхитительный
Свет говорящий
Что же внутри головёшки горящей
Пламень холодный и запах травы
Волос с твоей головы
Слово болящее
Сердце больное
Что же мне делать отныне с тобою
Что остаётся в набухшей глуши
Где больше нет ни души
PUNKS AREN’T ALRIGHT
стены вибрируют как пустые
в провалах между гипсокартоном и
never mind the bollocks
кто ты и почему смотришь на меня, как отец?
больно признаваться и думать вообще
как ты это делаешь?
как ТЫ делаешь ЭТО?
больше ни для кого не секрет
только молчуны курят и молчат и смотрят перед собой в густо-
населённую пустоту
позвонил бы да сказал
love will tear us apart again
ответ не так важеннн если честнооо
гудки длинные потом три коротких
так я и хожу до дома, не осознавая,
что его больше нет. и только параноики
собираются в круг и говорят о своём а я устал и безучастен как муха
назло что ли доносится из угла комнаты
позывной
blitzkrieg bop hey-ho let’s go
прокрути диск до нужной цифры
и ещё раз
и ещё раз
и ещё раз
и ещё раз
должно получиться пять с пятёркой на конце
да неееееет разницыыыыыы
опять длинные гудки
и
три
коротких
я возвращаюсь домой уже осознав,
что дома нет и я иду до противоположной стены
she don’t talk to me
Orion
посв.
ночь созревает гроздьями в рукаве
вора-карманника ищущего отмычку
окон с зеркальной проседью на траве
к окнам Минтака в безумии тянет спичку
но разглядеть Саифа из-за спины
много сложнее чем танцевать на спице
только и видно в глазах чёрно-белые сны
вежливых отвернувшихся очевидцев
на фотоснимках не видно ни огонька
только холодная вспышка железной птицы
тянется от бумажного ночника
к голове сновидца
☯☯☯
Любимой мёртвые глаза
Меня приветствуют
Э. Паунд
печально смотрю на колючую землю ноября
больше в этом парке не будет весёлых праздников
всё уходит и становится предметом невнятного изучения
сцену разобрали
мигранты собирают бутылки
фантики и мусор по углам парка
да та простыня была подарена земле напрасно
молчаливая обычно вода промолчит и сегодня
камешек заставил её сказать мне пару слов
прости прошло
да та простыня была оставлена здесь напрасно
рябые лица молодых студентов
широкие шезлонги
пьяницы настоящие мамочки с колясками
и в прошлом дети сожалеющие об ушедшем
ноябрь хорошо подобрал иглы
взяв самые острые китайские мне медицинские
попрошу тебя только не убирай руку с моих глаз
заслони плащом говорящую нам воду
скажи за неё
прошло прости
да напрасно было оставлено напрасно подарено
напрасно вспоминается мне этот парк
и твои руки
☯☯☯
давно пора
давно пора
освоить песенник старинный
а дома пахнет гуталином
и барбарисками весной
вчерашний сон ещё вчера
вернулся выцветший и дымный
тяжёлый и невыносимый
и происходит не со мной
какая птица
за окном
несёт с собой цветки сирени
и распадается на тени
на изрисованном столе
таких тут нет
и я о том
определил по оперенью
такое необыкновенье
на застывающем стекле
молчали листья
тополей
переговаривались капли
и плыл по улице кораблик
из правды свёрнутый отцом
повсюду
выкрики людей
не адресованные как бы
ни мне ни птице может папе
но папа спит горячим сном
вот птица
смотрит на меня
и существует в рамках окон
квартиры
в ручейке далёком
на ветках старых тополей
и там и там она равна
когда её роняет локон
из тени на столе из стёкол
в холодной комнате твоей
Резеда Калмуллина: Венерин башмачок
☯☯☯
Ә бу бит мин түгел, һәм минем-түгел бармакларны малай-әти үбә, әйе, чын малай-әти, мин бит, юк, — мин түгел — аның гүя сабак нечкә булуын күрергә өлгердем. Без синең өчен эчәбез, кызым, синең сәламәтлек өчен. Мин аның чәчләренә һәм тешсезлеккә көннәшәм. Файдасыз сасыган тормыш — мин оныттым. Бала истәлеге — сабын куыгы. Ул сезгә үзе өйрәнгән гади сабын һәм ике генә бармак белән кулланган куык кабартуын күрсәтәчәк. Тик бу бармаклар хәзер мәшгуль — аларны малай-әти үбеп тора. Иҗекләп фамилиясен әйтә алмыйча, ул ата исемен белән үзен таныштурыр. Әгәр дә өч елда горур булып үзен атауыга өйрәнмәгән булса, Р авазын ул нинди тартык белән алыштырып йөрер иде? Аңа паспорт кирәкми. Мунчада курчагымны юып керттем, иснәп кара. Туган көн белән. Карт әбигә ел. Туган көн белән. Беркем дә юк инде: дару, чир, картлык, операцияләр. Туган көн белән. Йорт сүтелгән. Шамил абый тарихка кереп калачак. Ә мин?
А ведь это не я, и не мои пальцы целует мальчик-папа, да, совсем мальчик-папа, я же, нет, не-я застала его как щепка худым. Мы пьём за тебя, кызым, за твоё здоровье. Я завидую её волосам и беззубости. Бесполезная провонявшая жизнь — я забыла. Память ребенка — мыльный пузырь. Она вам покажет, как научилась сама их надувать с помощью простого мыла и двух пальцев, которые пока заняты — их целует мальчик-папа. По слогам не выговорить фамилию сразу, она произнесет с отчеством. Какую согласную вместо Р она бы произносила, если бы не научилась гордо представляться в три года? Ей не нужен паспорт. Понюхай, как я помыла куклу в бане. С днём рождения. Прабабушке год. С днём рождения. Никого уже нет: таблетки, болезни, лекарства, старость, операции. С днём рождения. Дом снесён. Шамиль абый войдёт в историю. А я?
☯☯☯
снова выскочила нитка. ногами подметаю пол. никогда ещё он не был так похож на асфальт под приподъездными скамейками.
противно и весёло.
раньше носки приходилось носить только из-за котёнка — жестокий был, какими бывают часто и человеческие детёныши; кусал и царапал почему-то только стопы с торчащими пальцами-опятами.
уже давно некому кусать ноги, но без носков по комнате всё равно не пройтись — иначе рискуешь выйти из неё уже не человеком, а потерявшим честь и звание лесным царём.
на подоконнике устало лежит муха. небольшая такая, подросток. её лапки похожи на кривые просящие ветви голых тополей. знаю: где-то под окнами — их корни. из окна же не видно даже верхушек.
ногами подметаю подоконник.
☯☯☯
в этом доме грязный пол и жирная посуда. хохочет телевизор и хнычет холодильник.
волк дунул раз.
в раковине смиренно плавают кусочки мыла и умоляюще дёргают крыльями промокшие насекомые.
дунул два.
из ванной меня прогоняет, метко выстреливая струёй воды, задушенный изолентой смеситель. прямо в сердце. чёрт, видно даже ареолу.
дунул три.
в этом доме зелёная комната. из щелей её двери блаженно расползается сигаретный дым.
здесь я не в доме — я в домике. попробуй, Толя, сдуть, не закашлявшись.
☯☯☯
этот дедушка встал на подножки трамвая, оглядываясь. на нём была шапка, на которой висели небольшие яркие значки и на которой старательными стежками была вышита надпись «nirvana».
— по Вахитова? — спросил он, обращаясь ко всему содержимому вагона.
— Биляива-щисьнацатый, — ответила ему маленькая кондукторша.
— ничего, — сказал он, входя в трамвай, — там меня тоже не ждут.
☯☯☯
Ә бу бит мин түгел, һәм минем-түгел бармакларны малай-әти үбә, әйе, чын малай-әти, мин бит, юк, — мин түгел — аның гүя сабак нечкә булуын күрергә өлгердем. Без синең өчен эчәбез, кызым, синең сәламәтлек өчен. Мин аның чәчләренә һәм тешсезлеккә көннәшәм. Файдасыз сасыган тормыш — мин оныттым. Бала истәлеге — сабын куыгы. Ул сезгә үзе өйрәнгән гади сабын һәм ике генә бармак белән кулланган куык кабартуын күрсәтәчәк. Тик бу бармаклар хәзер мәшгуль — аларны малай-әти үбеп тора. Иҗекләп фамилиясен әйтә алмыйча, ул ата исемен белән үзен таныштурыр. Әгәр дә өч елда горур булып үзен атауыга өйрәнмәгән булса, Р авазын ул нинди тартык белән алыштырып йөрер иде? Аңа паспорт кирәкми. Мунчада курчагымны юып керттем, иснәп кара. Туган көн белән. Карт әбигә ел. Туган көн белән. Беркем дә юк инде: дару, чир, картлык, операцияләр. Туган көн белән. Йорт сүтелгән. Шамил абый тарихка кереп калачак. Ә мин?
А ведь это не я, и не мои пальцы целует мальчик-папа, да, совсем мальчик-папа, я же, нет, не-я застала его как щепка худым. Мы пьём за тебя, кызым, за твоё здоровье. Я завидую её волосам и беззубости. Бесполезная провонявшая жизнь — я забыла. Память ребенка — мыльный пузырь. Она вам покажет, как научилась сама их надувать с помощью простого мыла и двух пальцев, которые пока заняты — их целует мальчик-папа. По слогам не выговорить фамилию сразу, она произнесет с отчеством. Какую согласную вместо Р она бы произносила, если бы не научилась гордо представляться в три года? Ей не нужен паспорт. Понюхай, как я помыла куклу в бане. С днём рождения. Прабабушке год. С днём рождения. Никого уже нет: таблетки, болезни, лекарства, старость, операции. С днём рождения. Дом снесён. Шамиль абый войдёт в историю. А я?
☯☯☯
снова выскочила нитка. ногами подметаю пол. никогда ещё он не был так похож на асфальт под приподъездными скамейками.
противно и весёло.
раньше носки приходилось носить только из-за котёнка — жестокий был, какими бывают часто и человеческие детёныши; кусал и царапал почему-то только стопы с торчащими пальцами-опятами.
уже давно некому кусать ноги, но без носков по комнате всё равно не пройтись — иначе рискуешь выйти из неё уже не человеком, а потерявшим честь и звание лесным царём.
на подоконнике устало лежит муха. небольшая такая, подросток. её лапки похожи на кривые просящие ветви голых тополей. знаю: где-то под окнами — их корни. из окна же не видно даже верхушек.
ногами подметаю подоконник.
☯☯☯
в этом доме грязный пол и жирная посуда. хохочет телевизор и хнычет холодильник.
волк дунул раз.
в раковине смиренно плавают кусочки мыла и умоляюще дёргают крыльями промокшие насекомые.
дунул два.
из ванной меня прогоняет, метко выстреливая струёй воды, задушенный изолентой смеситель. прямо в сердце. чёрт, видно даже ареолу.
дунул три.
в этом доме зелёная комната. из щелей её двери блаженно расползается сигаретный дым.
здесь я не в доме — я в домике. попробуй, Толя, сдуть, не закашлявшись.
☯☯☯
этот дедушка встал на подножки трамвая, оглядываясь. на нём была шапка, на которой висели небольшие яркие значки и на которой старательными стежками была вышита надпись «nirvana».
— по Вахитова? — спросил он, обращаясь ко всему содержимому вагона.
— Биляива-щисьнацатый, — ответила ему маленькая кондукторша.
— ничего, — сказал он, входя в трамвай, — там меня тоже не ждут.
Нина Александрова: Росянка
Любительский перевод
☯☯☯
главное скрыто и узнается в молчаньи
язык речи комом сухим стоит
язык тела язык прикосновенья
нужно дать ему имя нет не нужно
нутряным голосом слова со дна подбирает
язык леса тяжело ворочается во рту
язык земли бьется в висках пульсирует вот корнями обнял
за закрытыми веками солнце переворачивается встаёт хрустальные листья над головой звенят
звери поднимают лицо заглядывают в глаза
земля течет сукровицей травяной цветочной водой
зеленое на рукавах на ладонях в небе в тебе
пальцы покрылись корой завязались почек узлы
язык рассыпается теперь язык это ты
☯☯☯
когда ты напишешь
вернёшься из мира апатии и тоски
транков и нейролептиков
разрезанных рук и слёз на ночном эскалаторе
что я скажу
как скучала как думала о тебе
что зависимости не отпускают
насилие просто попытка сбежать от себя
а любовь узнавание собственной травмы в другом
расскажу ли про то
как прикасалась кожей к небу в печатниках
слышала пульс весенней земли на профсоюзной
гладила окаменевшее подземное море на трубной
или
в комнате без окон лягу рядом с тобой
растворять себя в пульсирующей темноте
сливаться с обоями
прорастать через стены пол потолок
никогда не рассказывать
как тихо щебечет расколотый движется лед по москве-реке
как с тихим выдохом лопнули тополиные почки
как влетаешь в рассвет и черные звёзды заглядывают в глаза
☯☯☯
когда карантин только начинался не было ничего кроме страха
я уехала к тебе на неделю а прожила три месяца
пять человек в огромной сталинке мы натыкались друг на друга
как в темноте налетаешь на мебель в тесной кухне
весна началась внезапно сразу со всех сторон
днём я ходила на разрешённых ста метрах
трогала землю траву
после тусклой лампы накаливания
удивлялась цвету вокруг
ночью в безлюдной темноте начиналась какая-то жизнь
шли в лес через дорогу
его обнесли забором нужно было взять бокорезы
разрезать сетку-рабицу пробежать сторону видимую с дороги
двигаться сквозь сырую траву дышать слушать птиц в четыре утра
когда стало можно гулять в парке было совсем тепло
я сняла рубашку чтобы как в стихах Уолта Уитмена
чувствовать воздух на коже
его объятья и прикосновенья
время/пространство схлопнулись совершенно
была жующая глотающая переваривающая квартира
смертельный невероятный мир снаружи
темный и пустой как в постапокалиптическом фильме
с детства я усвоила что красота
это предельность за которой стоит смерть
ужас с обратной стороны делает все более чётким
очищает от шелухи позволяет быть настоящим
моя история локдауна о красоте
по которой тоскуешь в которую бросаешься как в море
а она держит тебя на плаву
можно лечь на спину тебя понесёт вперёд
галька будет шептать под волнами
и со всех сторон
нестерпимый солнечный свет
☯☯☯
в воспоминаниях риты райт-ковалёвой
есть одно – которое не отпускает меня никогда
ещё в пору студенчества
она со товарищи отправилась в фольклорную экспедицию
а может антропологическую экспедицию
а может искать двери в мир мёртвых
стучатся в чёрный вигвам
внутри невозможности языка
и с ними был хлебников
так вот на пути они останавливаются на ночлег
в случайном доме у случайных людей
всех положили на сеновале
поверх горы сена под окошком под самой крышей
рита райт просыпается ночью видит
в оконном проёме огромная бронзовая луна
свесив ноги на улицу сидит хлебников
она спрашивает велимир что с вами
он отвечает
завтра утром пойдём по болоту наберём воды вскипятим
будет суп из микроорганизмов
на этом месте история обрывается но в своей голове
я все время слышу тихий вкрадчивый голос
чувствую маленькую жизнь под ладонью
маленькую жизнь внутри трухлявых больших слов
пока я сплю планета движется вокруг солнца
что-то шевелится в тёплом ее животе
внутри каждой истории каждого стихотворения
на болотах зреют ягоды рассеянных смыслов
в супе кипят микроорганизмы эволюции и языка
☯☯☯
1.
приехать в далёкий город свой город
как будто бы по делам но на самом деле
нежно звать город по имени
чесать за ушком целовать в шею
проходить насквозь
украдкой гладить
ствол дерева скамейку в парке
нагретые за день плиты набережной
потому что любовь не имеет названья
потому что просто такое небо
2.
что запомнишь увезёшь с собой в чемодане
обещая что теперь никогда не забудешь
туман поднимается от воды заливает ночной парк
плывешь сквозь него сквозь густое тёплое молоко
синие цветы в пучках травы на обочине улицы Куйбышева
как подарок тебе одной ведь никто больше не замечает
ручей шелестит под ладонью на дне обмелевшей реки
спрыгнула с набережной чтоб поздороваться чтобы погладить
город распахивается как шкатулка полная самоцветов
глаз выхватывает из темноты
нежно щерятся руины огромной гостиницы
прожекторы изумленно гудят
мотыльки бьются о стену света
Сообщение доставлено
Ab M
что же ещё тебе рассказать почти началась весна
со всех сторон копошится маленькая смешная жизнь
заглядываешь в неё словно в калейдоскоп
стекляшки лоскутки буковки панцири насекомых
если долго задерживать взгляд на чём-то одном
горизонт развернётся каждый предмет успеет
обнаружить изнанку обретёт форму контрастность цвета
свое настоящее не искажённое языком нутро
содержимое твёрдую косточку прочный скелет
от высоты и пространства кружится голова
много воздуха много дыханья вокруг и внутри
слова только грубый подстрочник любительский перевод
движений и шорохов междометий и прикосновений
Любительский перевод
☯☯☯
главное скрыто и узнается в молчаньи
язык речи комом сухим стоит
язык тела язык прикосновенья
нужно дать ему имя нет не нужно
нутряным голосом слова со дна подбирает
язык леса тяжело ворочается во рту
язык земли бьется в висках пульсирует вот корнями обнял
за закрытыми веками солнце переворачивается встаёт хрустальные листья над головой звенят
звери поднимают лицо заглядывают в глаза
земля течет сукровицей травяной цветочной водой
зеленое на рукавах на ладонях в небе в тебе
пальцы покрылись корой завязались почек узлы
язык рассыпается теперь язык это ты
☯☯☯
когда ты напишешь
вернёшься из мира апатии и тоски
транков и нейролептиков
разрезанных рук и слёз на ночном эскалаторе
что я скажу
как скучала как думала о тебе
что зависимости не отпускают
насилие просто попытка сбежать от себя
а любовь узнавание собственной травмы в другом
расскажу ли про то
как прикасалась кожей к небу в печатниках
слышала пульс весенней земли на профсоюзной
гладила окаменевшее подземное море на трубной
или
в комнате без окон лягу рядом с тобой
растворять себя в пульсирующей темноте
сливаться с обоями
прорастать через стены пол потолок
никогда не рассказывать
как тихо щебечет расколотый движется лед по москве-реке
как с тихим выдохом лопнули тополиные почки
как влетаешь в рассвет и черные звёзды заглядывают в глаза
☯☯☯
когда карантин только начинался не было ничего кроме страха
я уехала к тебе на неделю а прожила три месяца
пять человек в огромной сталинке мы натыкались друг на друга
как в темноте налетаешь на мебель в тесной кухне
весна началась внезапно сразу со всех сторон
днём я ходила на разрешённых ста метрах
трогала землю траву
после тусклой лампы накаливания
удивлялась цвету вокруг
ночью в безлюдной темноте начиналась какая-то жизнь
шли в лес через дорогу
его обнесли забором нужно было взять бокорезы
разрезать сетку-рабицу пробежать сторону видимую с дороги
двигаться сквозь сырую траву дышать слушать птиц в четыре утра
когда стало можно гулять в парке было совсем тепло
я сняла рубашку чтобы как в стихах Уолта Уитмена
чувствовать воздух на коже
его объятья и прикосновенья
время/пространство схлопнулись совершенно
была жующая глотающая переваривающая квартира
смертельный невероятный мир снаружи
темный и пустой как в постапокалиптическом фильме
с детства я усвоила что красота
это предельность за которой стоит смерть
ужас с обратной стороны делает все более чётким
очищает от шелухи позволяет быть настоящим
моя история локдауна о красоте
по которой тоскуешь в которую бросаешься как в море
а она держит тебя на плаву
можно лечь на спину тебя понесёт вперёд
галька будет шептать под волнами
и со всех сторон
нестерпимый солнечный свет
☯☯☯
в воспоминаниях риты райт-ковалёвой
есть одно – которое не отпускает меня никогда
ещё в пору студенчества
она со товарищи отправилась в фольклорную экспедицию
а может антропологическую экспедицию
а может искать двери в мир мёртвых
стучатся в чёрный вигвам
внутри невозможности языка
и с ними был хлебников
так вот на пути они останавливаются на ночлег
в случайном доме у случайных людей
всех положили на сеновале
поверх горы сена под окошком под самой крышей
рита райт просыпается ночью видит
в оконном проёме огромная бронзовая луна
свесив ноги на улицу сидит хлебников
она спрашивает велимир что с вами
он отвечает
завтра утром пойдём по болоту наберём воды вскипятим
будет суп из микроорганизмов
на этом месте история обрывается но в своей голове
я все время слышу тихий вкрадчивый голос
чувствую маленькую жизнь под ладонью
маленькую жизнь внутри трухлявых больших слов
пока я сплю планета движется вокруг солнца
что-то шевелится в тёплом ее животе
внутри каждой истории каждого стихотворения
на болотах зреют ягоды рассеянных смыслов
в супе кипят микроорганизмы эволюции и языка
☯☯☯
1.
приехать в далёкий город свой город
как будто бы по делам но на самом деле
нежно звать город по имени
чесать за ушком целовать в шею
проходить насквозь
украдкой гладить
ствол дерева скамейку в парке
нагретые за день плиты набережной
потому что любовь не имеет названья
потому что просто такое небо
2.
что запомнишь увезёшь с собой в чемодане
обещая что теперь никогда не забудешь
туман поднимается от воды заливает ночной парк
плывешь сквозь него сквозь густое тёплое молоко
синие цветы в пучках травы на обочине улицы Куйбышева
как подарок тебе одной ведь никто больше не замечает
ручей шелестит под ладонью на дне обмелевшей реки
спрыгнула с набережной чтоб поздороваться чтобы погладить
город распахивается как шкатулка полная самоцветов
глаз выхватывает из темноты
нежно щерятся руины огромной гостиницы
прожекторы изумленно гудят
мотыльки бьются о стену света
Сообщение доставлено
Ab M
что же ещё тебе рассказать почти началась весна
со всех сторон копошится маленькая смешная жизнь
заглядываешь в неё словно в калейдоскоп
стекляшки лоскутки буковки панцири насекомых
если долго задерживать взгляд на чём-то одном
горизонт развернётся каждый предмет успеет
обнаружить изнанку обретёт форму контрастность цвета
свое настоящее не искажённое языком нутро
содержимое твёрдую косточку прочный скелет
от высоты и пространства кружится голова
много воздуха много дыханья вокруг и внутри
слова только грубый подстрочник любительский перевод
движений и шорохов междометий и прикосновений
Алевтина Шнейвас: Горечавка весенняя
☯☯☯
пыльные моторы песочных часов барахлят,
и выбоины в хрупкой хроно-ткани заполняются белокипенными ссыпчаками бабочек-капустниц;
уже много пройдено нами — по вздутым морянами венам солончаковых пустынь;
стираем с кожи одуванчиковую испарину,
и пока пузырятся кислотные озёра, как только-что-открытый лимонад-колокольчик,
зажигалки подносим к трубкам взрыва —
скоро закончится эта вечность, скоро отпразднуем ночь рождения вечности другой,
и в мерцании алмазной рябины среди шипящих речек возникнет новый остров авалон
☯☯☯
это всё фантазмы белых медведей —
как травой островной лечит рёберные царапины нильс ландгрен;
на шахматных досках абрис нашей новой квартиры:
под джаз сосед, волоча за собой рояль или два рояля, млеччхами назовёт нас и исчезнет.
на земляничной поляне мы одни останемся среди мёртвых ослов и абрикосовых косточек —
zeitgeist, дети бессильного бунта теряются среди вибрирующих теней в полдень
и в дихлофосных бухтах грызут околосившиеся морские хлеба,
а мы любовники боя,
пропускаем время сквозь циклотрон,
пока жив белый медведь в московском зоопарке,
пока длится танец под невнятную телефонную речь,
и пока по ночам мы мониторим циан
☯☯☯
в фольгированных росах поздних ландышей зеркалится будущее:
без мерцательной аритмии рекламных огненных сгустков,
лишь в слабом сиянии натянутых до предела электромагнитных волн.
давились птичьими слезами,
на пятое солнцезатмение
случилось радио-цунами —
поёт уборщик возмущённых полей,
черемшовыми вениками подметая пространства больных воображений.
сегодня ему тоскливо, вечером в баре закажет салат и 400 грамм валерьянки,
уснёт под тягучий топологический шёпот, спадающий с пережёванных морем
базиликовых веточек —
сон о полёте на дирижабле Сантос-Дюмон номер шесть.
☯☯☯
кажется, это сбой системы:
слезятся и моргают самолёты под экраном смерти,
пока ангел-истребитель на велосипеде с дрожащим рулём ко мне приближается,
по пути в пустые ослиные глазницы бросая алмазы — неужели все будут видеть?
как подземные лица в рачьих тоннелях упарываются циклоном Б,
втыкаясь лбами в святыни, прижимаясь телами к мелодиям;
как нация олдскульных лунатиков умирает в сладких терактах —
кто-то вытряс из карманов конфеты-шипучки,
теперь всё — в аллохроическом дыме;
я не боюсь, прячу голову от гороховой паморхи.
ангел говорит, что smert’ — это как поцелуй арабской одалиски,
и я верю
☯☯☯
пыльные моторы песочных часов барахлят,
и выбоины в хрупкой хроно-ткани заполняются белокипенными ссыпчаками бабочек-капустниц;
уже много пройдено нами — по вздутым морянами венам солончаковых пустынь;
стираем с кожи одуванчиковую испарину,
и пока пузырятся кислотные озёра, как только-что-открытый лимонад-колокольчик,
зажигалки подносим к трубкам взрыва —
скоро закончится эта вечность, скоро отпразднуем ночь рождения вечности другой,
и в мерцании алмазной рябины среди шипящих речек возникнет новый остров авалон
☯☯☯
это всё фантазмы белых медведей —
как травой островной лечит рёберные царапины нильс ландгрен;
на шахматных досках абрис нашей новой квартиры:
под джаз сосед, волоча за собой рояль или два рояля, млеччхами назовёт нас и исчезнет.
на земляничной поляне мы одни останемся среди мёртвых ослов и абрикосовых косточек —
zeitgeist, дети бессильного бунта теряются среди вибрирующих теней в полдень
и в дихлофосных бухтах грызут околосившиеся морские хлеба,
а мы любовники боя,
пропускаем время сквозь циклотрон,
пока жив белый медведь в московском зоопарке,
пока длится танец под невнятную телефонную речь,
и пока по ночам мы мониторим циан
☯☯☯
в фольгированных росах поздних ландышей зеркалится будущее:
без мерцательной аритмии рекламных огненных сгустков,
лишь в слабом сиянии натянутых до предела электромагнитных волн.
давились птичьими слезами,
на пятое солнцезатмение
случилось радио-цунами —
поёт уборщик возмущённых полей,
черемшовыми вениками подметая пространства больных воображений.
сегодня ему тоскливо, вечером в баре закажет салат и 400 грамм валерьянки,
уснёт под тягучий топологический шёпот, спадающий с пережёванных морем
базиликовых веточек —
сон о полёте на дирижабле Сантос-Дюмон номер шесть.
☯☯☯
кажется, это сбой системы:
слезятся и моргают самолёты под экраном смерти,
пока ангел-истребитель на велосипеде с дрожащим рулём ко мне приближается,
по пути в пустые ослиные глазницы бросая алмазы — неужели все будут видеть?
как подземные лица в рачьих тоннелях упарываются циклоном Б,
втыкаясь лбами в святыни, прижимаясь телами к мелодиям;
как нация олдскульных лунатиков умирает в сладких терактах —
кто-то вытряс из карманов конфеты-шипучки,
теперь всё — в аллохроическом дыме;
я не боюсь, прячу голову от гороховой паморхи.
ангел говорит, что smert’ — это как поцелуй арабской одалиски,
и я верю
