Юрий Гудумак: Бузина


Молодая роса бузиновых веток

На четвертый
день от апрельских календ
бесконечная вариация одной и той же тавтологии –
как ненужное продолжение настоящего
неопределенной длительности.
И зяблик встречает рассвет,
подпрыгивая по-птичьи
не от радости, а чтобы согреться.

В трансцендентально ранний час
редкий старик не воображает себя
покойником.

Потому как покойникам-де
неведомы страхи, печали, боли.

Не столько расположение духа,
сколько привычка, –
говорю я.
Почти что как
стограммовая стопка прадедова вина,
которым он любил разбавлять ссохшуюся за зиму желчь,
или – как трубка из тыквы-горлянки
с конусообразным мундштуком, изогнутым чубуком
и чашкой в виде человеческой головы,
как я думал тогда – индейца:
когда прадед ее раскуривал,
из отверстия в месте скальпа
струился дым.

У обоих –
что у прадеда, что у индейца –
было всегда одинаковое выражение лица.
Выражение лица, которое можно выработать
только этой самой привычкой:
стеклянные, слегка выпученные глаза
и подобие четверти улыбки – чуть приоткрытый рот,
будто только что все сказал.

Невзирая на соответствие,
прадед, надо сказать, отличался от изваяния
старорежимными впечатляющими усами.
А лицо у него было сложнее
и гораздо морщинистее,
чем у его сопричастника, –
испещренное мелким письмом
«Руководство для умирающих».

Никаких,
как помню, особенных чувств,
кроме смутных, соразмерных темным дебрям генеалогии,
я к нему не испытывал.
Но если отцы наши плохи,
а мы, похоже, будем еще хуже,
то это почти логично,
что деды крепче,
а прадеды – здоровее всех.
Вероятно, поэтому я и скуксил у него
«индейскую» трубку.

Мне не сравнялось тогда и шести,
когда, уединившись в глухом закутке огорода,
сложив с себя лук и стрелы,
сидя на корточках
я раскуривал трубку из тыквы-горлянки
любым попавшимся под руку,
самым дрянным, бурьяном.

Уже тогда
воображал я себя и осень
в качестве взаимопревращающихся,
с превеликой осторожностью
вдыхая этот
смешанный с дымом запах –
запах осени, старости
и земли.

Мой трофей,
разумеется, был прологом.

За каких-нибудь пару лет
я настолько вошел во вкус,
что перепробовал решительно все:
от сплетенных в сигару
терпких, ароматных листьев грецкой орешины –
до завернутых в сухой кукурузный лист
измельченных в крошку магических трав
с добавкою из коры…

…Действие ржавого в небе Марса,
нагревающего своим теплом кровь растения-анемона,
уравновешивается возбуждающей флегму
холодностью Сатурна:
как итог –
растение-анемон, не успев отцвести,
уже охвачено меланхолией.

Солнце, запаздывающее с восходом, –
гороскопическая, всем приметам примета,
имеющая похожий осенний оттенок,
сходный по смыслу со словом «даль»:
но сама-то даль
ни по какой иной причине
виднеется как едва проклевывающаяся
из яйца-болтуна
округа.

И болотистые,
излюбленные привидениями места,
лихорадкой и мало ли чем еще,
дают о себе знать душераздирающим
«Брекекекс, коакс, коакс»,
разверзающим лягушачью пасть
прежнего илистого водоема:
лишь только подует долинный бриз,
дымы от погасших ночных костров
погонят туда
тьму комариных полчищ –
тогда им несдобровать.

Деда давно уж нет,
а прадеда – и подавно.
И хотя пустяковина эта, не в пример
раритетному курительному инструменту,
теперь в полцены,
я поведал ее
за одним из фамильных застолий
не затем, чтобы повиниться.

Я хотел поддержать вконец постаревшего
за последнее время отца
(не пройдет и полутора месяцев,
как стена в углу комнаты
рядом с портретом мамы
зароится купами муравьев,
через трое суток отца не станет,
а на четвертый день
я наткнусь у края бобовой грядки
на мертвую бабочку –
это будет голубянка Икар).

За вычетом
двух поколений,
составляющих без малого
мои теперешние полвека,
ничего, по сути, не изменилось,
не считая логики, приобретшей форму
простой цифирной статистики.

Но если правда,
что мы заканчиваем в настоящем то,
что слишком рано отложили в прошлом,
а в прошлом я не был плаксивым ребенком,
то неслабое дело, когда выплакать больше нечего,
отряхивать слезы с веток
какой-нибудь бузины.

И еще.

О трубке тогда,
между прочим, никто таки не узнал.

Тем более что под давлением обстоятельств
вскоре она попросту затерялась
среди моих бесчисленных
укрытий и тайников.
Она стала первым моим
сознательным опытом одиночества хотя бы уже потому,
что за такие проделки дерут, как известно,
за уши.

Виктор Непомнящих: Агрегатум
Из цикла «Снег»


☯☯☯

треснутая посуда:
бег ручьёв
стук
зелёных песен
по вытянутым стволам –

напоминание о молчании

высоком

и

сверкающем

которое отступило


☯☯☯

перед первым снегом
на небе провожают звёзды –
гаснут костры звёзд

один за одним
в бессловесном лесу
трещат ленты из костров
пока мы спим

освещают белые лица
белые лица звёзд

до первого снега


☯☯☯

выходя из подъезда
каждый из нас
встречается
с падающими

и

кружащимися

и

тающими
осколками серебристых кувшинов
опрокинутых
женщиной в белом сиянии

выходя из подъезда
не каждый из нас
вспоминает её


☯☯☯

пока люди спят
ветви сбрасывают
листья в тени

так

гаснут звёзды
в бессловесном лесу

а потом

выходят маленькие ангелы
пока люди спят

и

опускаются по воздушным ступеням на землю
а
с рассветом возвращаются в лес

выйду из дома
и посмотрю на белые пёрышки


☯☯☯

что за белый цвет
что за белый свет
лег на землю
утром

ясность ли
с небес?
святостью ль
небес
необъятной
вдруг объято

всё


☯☯☯

если присмотреться

если присмотреться
прислушаться

задержать дыхание
когда

падает

снег –

всё
оказывается
на своих
местах –

отчётливо
слышно как бьётся сердце
в ритме
отчётливо
видно
как

падает

снег

как
снежинки
цепляясь
друг
за
друга

напоминают
о
верлибре


☯☯☯

удивление
ОБ - хватившее


парк
автомагистраль
район
город


прижало теперь к белизне
всё
как прижимало к листьям цветной бумаги

к разбросанным прогулочным ветром
светлым огням

от
города
района
автомагистрали
и до парка

о-это-всё-ОБ-хватывающее удивление

так схоже с распространением
кругов
от
брошенного камня
в отговорившую воду


☯☯☯

Я такой же предсказуемый
как снег
перед твоим днём рождения


Другое
ПОСЛАНИЕ ДРУГУ

А.К.

здравствуй

у меня есть друг
с крыльями
и
у него есть друг
с крыльями


ты знаешь


если сложить
их
они напоминают М М
напоминают
о:
море
точнее о Молодых волнах -
беспокойных глазах
открывающих глубину
когда
над волнами застывает ясность
о
Молочных зубах
которые
проглядывают из-за губ
похожих на четыре волны
которые

исчезают
во время


штиля -

победных детских улыбок
перед
набеганием волн друг на друга -
солёных вопросов

напоминающих нам
о
наших крыльях


☯☯☯

мы
носим тишину

она
нам

напоминает о доме
который мы оставили
за прозрачными плечами
отправившись
по дороге
заросшей Чертополохом, Мать-мачехой и Тысячелистником

Елизавета Трофимова: Кошачьи лапки

очень маленькие вещи

☯☯☯

я не для счастья
я не для любви
я для чего-то большего

я для счастья
я для любви
больше нет ничего


☯☯☯

на уровне миндальной связи
я круговое молоко
меня свернуть легко легко

а разворачивать не надо

2

бывает человек дурак
и он идёт дурак обедать
а что поделать

бывает человек глубок
и тоже он идет обедать
а что поделать

бывает человек клубок
а кто клубок тот одинок
а что поделать


☯☯☯

песенка о любви:

уста
ла
ла
ла
ла


☯☯☯

иногда я говорю о твоей смерти
как будто есть такие слова

что-то вроде:
оделся
ушёл в пустоту

сказал мне что скоро вернешься

может
оставил стишочек

тапочек на подоконнике

три телефонные книги
холодеющий чайник


☯☯☯

список подарков на день рождения:
свадьба орфея и эвридики
венчание регины ольсен и кьеркегора

и чтобы никогда не было
того что потом с нами было

2

о ангел добрый ладан дым
неправильно телесный

они сожрут тебя сырым
а мы огонь чудесный

бери остаток головы
теперь путь безопасен

тебя там ожидаем мы
и брызги медных масел


☯☯☯

разбросал застенчивые лепестки
вот — новое стихотворение

☯

подмигивает в серебре


☯☯☯

1

посади на месте меня что-то дикое
пусть шелестит себе дачной свободой

оставь в волосах стайку мух тонколапых
пусть засыпают, обнявшись

2

на волне опустевшего радио
ты читаешь вслух целому миру

кто-то внемлет, выкрутив громкость —
и весна
и яблочный трепет


☯☯☯

ничего кроме
беспомощной нежности

Дарья Акулова: Цинерария


☯☯


жизнь хрупка, словно крылышко мотылька

☯☯

сотку себе фату
из душицы и васильков
пусть по ней порхают бабочки
и пчелы собирают нектар
буду носить её по субботам
окруженная золотистым летним облаком
пыльцы, порхающих бабочек
и мирно жужжащих пчел, не знающих суббот


☯☯

положи меня в сухую листву, я усну


☯☯

где капли на окне
там мокрые макушки сосен
осень
слезами солит землю
я не знаю
то нежность встречи или расставание
её печалит
и меня
из яви в навь
из нави в явь
сочится жизнь
и угасая
сочится вновь


☯☯

дерево, урони яблоко в темечко, преврати мальчишку в Ньютона
дерево, спрячь солнце за своей спиной, никому не показывай
дерево, говори со мной, составь мне компанию
дерево, сбрось листву, усни летаргическим сном
но весной проснись, буду ждать

дерево, тебе повезло, на тебе гнездо
дерево, была ли я тобой, буду ли?
дерево, о чём вы там шепчетесь наверху?
дерево, ты изящно

дерево, хотела бы я посадить тебя
к о г д а – н и б у д ь и л и о д н а ж д ы


☯☯

правда, что и ночь бывает белая
зовёт нас к себе на улицу
смотреть на это парадоксальное небо
гулять под ним
и да, нам ведь тогда и не спится обычно
мы отвечаем, идём за светом
и что-то особенное такое чувствуем, узнаем в каждом встречном
тихое разрешение
тайную сопричастность
между нами нет пустоты больше, нет
есть общий знакомый
и значит, вполне вероятно
мы встретимся вновь


☯☯

раскрой ладони
я положу в них веточку вербы
на память о боге
ведь всё здесь
напоминает о боге
даже веточка вербы
даже твои ладони

☯☯

у моря мёртвых нет
оно слизало всех своих поэтов шершавым языком волны и внутрь спрятало
они
там проживают третьи жизни иль седьмые
питаясь солью
и солью становясь


☯☯

внутри бутона тесно, и хочется наружу
невыносимо пресно сидеть так неуклюже
забыв о солнце напрочь, тычинки обнимая
укачиваться на ночь, просить присниться стаям
стрекоз голубокрылых, что где-то там летают
наверное, ранимых до срока не пускают


☯☯

бабочка живёт денёк
может два, а может, час
поднеси к ней уголёк
стлеет враз


☯☯

роза, урони лепестки мне в ладошку
подорожник, залечи царапку ребенку
мак, оставайся забавной коробочкой
помидор, а ты здесь откуда?


☯☯

подснежник – и правда, цветок всех отважней
он мёрзлой земле объявляет бойкот
его не волнует, где место пейзажней
оно точно там, где он сам зацветёт


☯☯

па па па ра па па па

муха прилетела
я пожму ей лапку
будь здорова муха
вот тебе варенье

па!


☯☯

Ольга Аникина: Смолёвка-липучка

Всё равно что

пахать годами, чтобы всего лишь
добыть себе на хлеб –
всё равно что
годами, сидя на берегу,
бросать в реку камни,
чтоб получить всего лишь «плюх»

любить кого-то, чтоб кем-то владеть –
то же самое, что бить кого-то,
чтоб кем-то владеть

жить только ради текста
всё равно что печь пироги
ради теста,
из которого они сделаны

печь и печь
петь и петь


На той стороне угла альфа

буковки на экране
отражение трёх отражений
попытка вглядеться
в круглый, блестящий, тройной
щит забияки Ахилла

или попытка согреться
прижавшись к стене
кирпичного дома, где топят камин

чувство тревоги и тайны
выныривает и тонет
становится дальним напевом
пастушеского рожка
в нём сходятся воедино
медное солнце, титановый месяц
выдох и линия круглой скулы
на которую падает длинная и косая
чёрная тень от предмета
которого нет


☯☯☯
мы ломали один другого
я его – он меня
никто не желал сдаваться
сначала думала, он – мужчина
потом думала, он – ангел
а потом уже было неважно
всё смешалось
отпусти меня
не отпущу тебя
отпусти меня
не отпущу тебя
это всё что мы
говорим друг другу
столько лет подряд
отпускаю
не отпускай
отпускаю
не отпускай


☯☯☯
утром сквозь стены слышу глухие шаги
стучат по полам каблуки:
там, там, там.
словно колотится воздух
о чьи-то пустые кишки
там, там, там.

люди приходят в чужие квартиры
ищут где прячутся дезертиры
там там там
слышен стук об оконные дыры
рам рам рам

вижу утренний сон как чужие приходят
в дверь кулаками колотят
к нам к нам к нам
баю-баюшки, чудище сыто сегодня,
быть может, меня не проглотят
ам ам ам


☯☯☯
в друзья постучался
Хармс Даниил:
тюк!

я когда-то листала
его личные записи
ласковые мерзости
адресованные жене
не мне

«Нехорошо-с
читать чужие письма-с!», –
говорит он скрипучим голосом Пакина

Забанить его – жестоко.
Добавить в друзья – страшно.
Он ждёт не мигает
глаза закатил, глядит в потолок
тянет время за уголок

смотрит смотрит чёрным ртом
говорит приду потом


истопник

истопник Борисыч знает:
чтоб оно горело, надо
на приличные полметра
остраниться от печи,
и чугунной кочергою
повернуть в огне полено
с правого на левый бог
потому что у полена
нету рук и нету ног

истопник Робертыч знает
чтоб оно горело, надо
подойти поближе к топке
и огню давать угля
раз лопата два лопата
вот такая вот работа
даже если неохота
и не видно корабля
выходи на смену мля

а сегодня каждый знает
автом атом подаётся
и пылает сам собой
истопник, иди в запой
ну и что что сыровато
и холодные углы
просто лопнули котлы
мы за них не отвечаем
в них ещё полно смолы

Спинальная лягушка

в универе, курсе на первом,
был предмет: медицинская физика.
нам показали схему
с икроножной мышцей и нервом.
коричневая, желтобрюхая,
лягушка глядела из-за стекла
с профессорского стола,
медленно опускала кожистые веки,
дышала широким горлом,
ждала.

спинальная лягушка –
без головы четыре ноги,
препарат для изучения
рефлекторной дуги,
препарат с коротким сроком жизни,
приступим к его созданию.

скоро опыт исключат из учебной программы,
лягушку заменит муляж, бутафория
а пока –
кисейные барышни,
отставить рыдания,
покиньте аудиторию.

никто не покинул:
мы строили из себя крутых,
зал притих.

слышите «ах!»
на первых рядах?
вот так разрывается связь
мозга головного
и мозга спинного

сурово,
но правила таковы.

а сейчас, говорит профессор,
чтобы проверить рефлекс,
зафиксируем лапу.

и тут лягушка,
всадник без головы,
со стола
прыгает
на пол

и в четыре прыжка

достигает выхода

из лекционного зала,

профессору трудно наклоняться,
староста потока сейчас упадёт в обморок
уже упала

спинальная лягушка проскальзывает
в щель между створками двери.
мгновенье – она уже в коридоре.

в начале девяностых
жили непросто
по всей стране берегли электричество
госпожа спинальная лягушка, где вы,
ваше величество?

прыжок за прыжком – досчитай до ста
а потом ищи, чего нет
в коридоре смертная темнота
за ним – лишь бессмертный свет

разум, дурацкий смешной колпак –
дань железной клешне,
но, кажется, тело знает и так
где нужная дверь в стене.

а там, за дверью – камни и мох,
и бездна, полна икры,
и место, имя которому – бог,
и стаи его мошкары,
и кто-то выпрыгивает из-под ног –
осторожней, будьте добры.


Булавка

☯☯☯
Вот и окончено дело
позади последняя правка
на ткани пятна от мела
над строчкой торчит булавка
только она тут моя
а всё остальное – ваше
но я медлю,
пока ещё кто-то пляшет
на кончике острия

Александр Григорьев: Краспедия шаровидная


Стихи, выкипевшие из оставленной
на плите кастрюльки

Согреешься от комнатной до ста –
и пузырись себе, а как закончишь –
все облети случайные места.
В одном из них лежу, как береста,
скукоженный: расправить не захочешь.

Лети: я ни о чём и не просил.
Всё, с чем в родстве ты – от вечерних окон
потеющих до утренней росы –
содержит общий внутренний посыл.
Он служит умягчению волокон.


☯☯☯

По дороге с работы в «Ашан»,
чей горит поднебесно
логотип, говорил по душам
с Тем, Кому всё известно,

в том числе – назначение слов,
маловерный неслышный
человек. Говорил без чинов…
Разговора не вышло.


☯☯☯

Он себя называл «человеком смысла».
И, по наблюдениям, много думал
или, по крайней мере, часто
морщил лоб, а это из всех процессов
ближе к мыслительному. Однажды
мы спросили его не «о чём ты думал?»,
а «зачем?». Он вздрогнул. И показалось
нам, что линия жизни его – морщина.


☯☯☯

Мой дар – тихушник; дикция дрянна;
конкретному вопросу «на хрена?»
нет отповеди, соразмерно
вещественной. Да! Но поди прижучь
тот луч, который более живуч,
чем все на свете лучники, наверно.

И если цели быть поражену,
то – пусть не мной. Пусть сам я лажану
и, не раздвинув дружеского чата,
колбаской укачусь в хухры-мухры
глазеть, как всходит солнце, чьи вихры
затем любовно дёргают внучата.


☯☯☯

Он вновь помыслил о высоком,
но тоньше – так,
чтоб мысль... того... не вышла боком.
Мол, брик-а-брак –

и только. Финтифлюшки. Штучки.
Приблуды. Блажь.
Стишки… Зацветшие колючки,
а не мираж.


☯☯☯

Моление о речи

Унеси её куда подальше – аж
за тридевять потолков
на тридесятый этаж,
потому что чем она сбывчивее,
тем внятнее дальним
соседям.

А моя именно такова.
А моя именно
такова.


☯☯☯

Замри вблизи глазного дна
медузой – так же холодна, –
дна не касаясь,
смыслооставленность вещей.
Впитай серьёзность этих щей:
замри покамест.

Замри. Дыханье затаи,
чтоб, эманации твои
не замечая,
я был ужален красотой
малёк воинственной и той,
чей вид печален.

Нырнув в бочонок тузлука,
в нём умолчания пока
замри фигурой,
чтобы впоследствии, срамя
всех мотивировавших мя
подлунных гуру,

плыть над волнением земли.
Замри. Замри. Замри. Замри –
чтобы в ответку
я отмер... в смысле – ожил. Чтоб
струилась жизнь и тёрлась об
коралл и ветку.


☯☯☯

Человек подстерегает
грусть. Он с грустью говорит.
Ей выстукивает ритм.
Сходный выход предлагает.

Обещает грусть ему
быть способнее Му-Му.
Посылать со дна дневного
сообщения ему.

«Ты отправишь. Я приму».

«Ты отправишь. Я приму».


☯☯☯

Итог

Всё множество разных
людей несуразных:
железных, бумажных,
шершавых и склизких –
в уме сократила
сердечная мышца
до нескольких важных,
немыслимо близких.


☯☯☯

Один современный художник
увидел во сне пьесу Хорхе Луиса Борхеса
«Здравый смысл – не порок»
и впал в ересь.

Один средний человек
отчётливо, во всеуслышание сказал:
«Я не существую».
Мы поверили ему на слово, не стали проверять документы.

Один человек не без средств
решил сделать общественно значимой
заведомо сложную информацию –
и достиг целей.

Один скептик
пришёл в гости к другому скептику,
вместе они позвонили третьему скептику
и договорились до того, что надежда – есть.


☯☯☯

Бог, совершая чудеса впроброс
на стареньком железе из-под DOS,
спит большую часть года
за пазухой у кода.

Но вот железо стало железой.
Шар, в лузе окопавшийся, – лозой.
И виноградных ягод
хватает на год.


☯☯☯

Здесь могла бы быть
цитата из «Братьев Карамазовых»

жук человек а воздухом упрочен
пускают пенку чуйка и расчёт
но крылышки раскрыв он между прочим
живёт

и всё его живучее порханье
как будто бы затеяно затем
чтобы превысить область бытованья
мотивов-тем

его легко одёрнуть и прижучить
и придавить ногтём
он как бы насекомое но лучше
не так о нём


☯☯☯

коэн говорит коэну брат коэн
мне кажется или ты чем-то обеспокоен
кадр стал дёрганным речь персонажей беглой
в смысле в бегах от смысла и форма свергла
всё содержание напрочь о коэн брат мой
нужен флип-чарт нам новый и новый ватман
новый продюсер нужен и офис новый
фикус религиозный да бакс целковый


☯☯☯

встань предо мной а впрочем знаешь брысь
душистая теория прогоркла
будда очнувшийся в переговорке
порезался о чей-то здравый смысл

пошла-как вон а впрочем знаешь спой
до резонанса в сердце ли в мозгу ли
слетаются надежды гули гули
и кулер катится на водопой


☯☯☯

Вот бывает
встречаешь человека
и сразу, безошибочно
узнаёшь в нём себя
вчерашнего.
И точно знаешь,
что душа у него – болит.
Знаешь, почему болит
и что там не на том месте,
что нужно вправить…
Просто интересно,
кто из тех, кого я встретил сегодня,
вчера,
на прошлой неделе,
посмотрели на меня
именно так?


☯☯☯

Сутки

Воскликнешь «волки!» и навзрыд замолкнешь
в тревожном сне, мужчина тридцати-
с-надбавкой лет – Морфей тебя скрути
в смирительной футболке.

Проснёшься – будешь так же бестолков,
как был в том сне – в компании волков –
в дурном лесу, когда он
закрылся на локдаун.

Потянешься и выглянешь во двор.
Подумаешь: «Вздор! Вздор! С какой бы стати?
Нет леса – есть кровать и коридор,
чтоб возвращаться к застланной кровати».

А к ночи – оба-на! –
кость головы, заведующей счётом
волков, подставишь вновь для анекдота
и щелбана.


☯☯☯

Тот, кто не блеял, умолк.
Овца не может взять в толк,
почему она – волк.

Овца не может взять в толк,
почему она – волк.

Почему она – волк.


☯☯☯

– Гуси, гуси!
– Га-га-га.
– Вы громадны, вы косматы, в череп ввинчены рога. Вы не гуси ни фига.

– Кто мы? Кто мы?
– Мерзь вы, навь.
– Нет: базар-вокзал, масс-маркет. Гогот наш поди убавь.
– Влёт убью.

– Воскреснем вплавь.


☯☯☯

Мир прекрасен, а человек умирает

Глеб Шульпяков

Арбитр нежности, будь ангелом – открой
третейский глаз на тепловую карту
большого супермаркета, где мы,
как банки с кабачковою икрой,
подвинем с полок демонов поп-арта
и будем таковы.

Где нас раскупят, чтобы так же съесть,
как всех до нас. Я думаю, что Хронос –
отец консьюмеризма. Ну и пусть.
Пусть эта мерчандайзерова весть
не повлияет на душевный тонус
познавших грусть.

Магистр лёгкости, будь лапочкой – приставь
большую лествицу к замедленной минуте –
и мы, как ниндзя, устремимся ввысь,
а после – поспешим по небу вплавь,
не думая о будущем капуте,
до точки «брысь!»

Кто угловат, тому – как ни кружись –
не стать надолго полнокровным шаром.
Но видно среди всполохов и искр:
при жизни приумножившие жизнь
становятся излюбленным товаром
твоим, магистр.


☯☯☯

Керченский диптих

I

Сопли. Азбучные взбучки.
Лук-стрелять и лук-порей.
Детство. Счастье на липучках
в городе у двух морей.

Невозможные длинноты:
до пятнадцати минут
ожидания. Ворота.
Нычки. Ножички. Маршрут

«набережная – квартира
в доме сто одиннадцать –
набережная». Не пыром –
щёчкой. Зырить-созерцать

малолетняя привычка.
С парапета ноги свесь.
Мир, как в нычку-невеличку,
юркнет в жизнь. Увы, не весь.

II

Здравствуй, уровень секретный
штучной родины моей:
двор клозетный многодетный,
домино, колонка. Пей

неразбавленную воду
из допиксельных времён,
где вершина бутерброда –
масло с сахаром. Имён

накачай мне, друг-колонка,
влажных сцен: удар, мандраж,
мяч в окно влетает звонко,
выбегает персонаж.

Персонажевы костяшки –
при наколках. Домино –
при костяшках. Грех нетяжкий
прожит. Всё застеклено.


☯☯☯

Так непразднично жил, к непокою себя приохотив
с тех ногтей, когда тетрис, компьютер «Корвет»
и команде напротив
наш-физкульт-понимаешь-привет,

что теперь без команды, один, на загаданной сдуру продлёнке,
не надеясь разгрызть
смысл продленья, подкованным ртом – о крепчайшей коронке –
бормочу: «В чём корысть?».

Дяде нужен не отпуск, а летний непрожитый лагерь,
чтоб вот-прям-знаешь-всё-включено
было в сердце. Чтоб парус был вира, чтоб майна был якорь.
Чтоб не лгал аппарат речевой.


☯☯☯

Сюжет бесповоротен. Но бывает,
что камера со смыслом наплывает,
как в классике индийского кино,
на что-нибудь из детства: гороно,

велосипед «Мустанг» и «Пионер»,
кинотеатр у Малой Митридатской.
Так взрослое, став присказкой и цацкой,
само себе находит контрпример.


☯☯☯

Сценка из академической жизни

Угрюмый аспирант в забавном худи
нетривиально понимает ад:
в нём малосодержательные люди
поверхностно о чём-то говорят.

Григорий Гаврилов: Георгина

Стихотворения о деревьях и травинках.


☯☯☯

Деревья врастают в воздух
руками-крыльями,
корнями-ногами -
в землю.
Деревья не бегут со своего места,
не лгут,
не выдают себя за другого.
Деревья не делают ничего лишнего,
как и звёзды,
как и звери.
Они верят,
что они знают.
Они знают,
что ошибка - грех,
и никогда не грешат.
Они знают,
что тот, кто ошибся,
исчез из состава жизни
и перестал.
Они не дают уроков.


☯☯☯

Дерево стоит на ветру,
его волосы - вбок,
и руки - туда,
шум времени несётся,
он говорит Дереву:
«Скорее! Скорей!»
Но Дерево стоит на ветру
и знает корнями то,
что не видит Ветер,
что повторяет Земля:
«Круговорот времён года -
вращение времени
вокруг вечности».


☯☯☯

Я люблю деревья.
Они стоят великанами,
Они дышат,
Они дают дыхание.
Когда я смотрю на них,
Мне ясно,
Что они мудры и волшебны.
Мы себялюбивы, горды, обидчивы, несправедливы, злопамятны -
Деревья красивы.
Они - доказательство божества,
Они знают ветер-дух,
Они - великие.
Но я люблю их за молчание,
Которым они красноречивы,
Как небо,
Как облако,
Как река.


☯☯☯

Я видел белые деревья,
Они стояли все в кружок,
Они изображали время,
Они шептали слово «рок».
Над ними плавали синицы
И веселились журавли,
Над ними кувыркались птицы,
Стояли Вечные Орлы.
Вот дерево одно запело,
Другое тоже стало петь,
Они переживали время
И забывали слово «смерть».
...
...
...
...
Мы чашу чар передавали,
И гору гор в себе несли,
Мы вырастали и сгорали -
Горели белые столбы.


☯☯☯

В августе
Травинка говорит Травинке:
- Я прожила жизнь,
у меня ничего не получилось.
- А я жила как случилось,
и получилось.
Корова
оплетает их языком шершавым;
Она не смерть,
она кормилица,
думает:
«Осень близится,
скоро сидеть в квартире,
не ходить и не видеть,
смотреть сны.
Я никогда не видела зимы,
только в окно».
- Я тоже,
только дышала пар, -
говорит другая,
у неё рога, как о и как а.
- А я родилась зимой,
я помню воздух-холод,
он как бы зной
и злой,
и помню маму-тепло.
Немой пастух
слышит их разговор
и голоса -
хор.

Мария Затонская: Каролина


ПРЕДЗИМЬЕ

☯☯☯
слева и справа нехоженая земля
темноту разрезают фары автомобиля
изнутри кажется
кроме этой световой дорожки
на краю света нет ничего вообще
но всё едешь и едешь дальше
границу последнюю отодвигая
на глухой стоянке в прорезях сосняка
звёзды как снег хрустят


☯☯☯
В крытых фургонах с жёлтой табличкой люди
везли солдат к контрольно-пропускному пункту
я ехала следом видела
автоматы каски губы
поддерживали непринуждённую беседу
будто вышли за хлебом или
встретились выпили покурили

☯☯☯
Гудит большой ночной мотоциклист,
орудует ключом осенний воздух,
зашагивает в плотную квартиру,
берёт за шкирку дома тишину:
тебя не будет нет тебя не будет,
отныне громкость, лязг и скрежет ливня,
дробится водосточная в ночи,
я говорила: жарко, пыльно, больно,
никак не получается проснуться,
и вот кричат оттуда наконец.

☯☯☯
Теперь невозможно стало идти по двору,
с утра выносили старушку, ставили на ветру,
сухое тело, как ветки осенним лесом,
неужели и я умру.
Пока жэковцы перекидываются матерком,
дети идут со школы, прикуривают тайком,
будущее моё, музычка из магнитолы,
время стало таким тяжёлым,
воздухом, листьями, светом земным раздуто,
нести его и не вынести будто.

☯☯☯
отчего этот воздух так пуст и бел
по еловым законам не лес летел
а большая белая пустота
вырастающая на краю листа
как собор над которым невидимые купола
я ведь знала это когда пришла
потому и люди на мгновение замерев
превращаются в античные статуи или же барельеф
или так:
всё сводится к одуванчиковой пыльце
к следам остающимся в трещинках на лице
и такая отчаянная благодать
которую больше некому рассказать


ЗИМОЙ


☯☯☯
ландшафт просыпается попадает во взгляд
труба тэц из-за рощицы торчит невпопад
ни туда ни сюда громыхает тяжёлая как река
мусоровоза механическая рука
день поднимаешь глядишь на него в упор
носишь куда-то с давних предавних пор
то ли любишь его, то ли это по старой памяти верность такая
и плачешь ни того ни другого уже не зная
а если махнёшь рукой и опустишь допустим под вечер
пустота огромна и даже прикрыться нечем
я пробовала слушала птичий шелест дерева в глубине
хотя птиц там не было или они не

☯☯☯
Ждешь, когда окончательно потеплеет,
от солнца лимонница убегает,
я хотела, чтоб снег наконец растаял,
а теперь блуждаю, как по китаю –
ни одного кустика не узнаю.
Примеряю себя сюда: подойду ли
крыльцу супермаркета, будке сапожника –
никогда ещё здесь
не была так сильно.


☯☯☯
сижу в дожде
капли усыпали лобовое
мотор жужжит последнее тепло
на губах твой поцелуй
филигранно вырезанный из утреннего сна
ювелирная точность
несуществующей вещи
оставаться странно
выходить страшно

☯☯☯
Остановившись, всматриваться в тьму,
в полей озноб и августовский воздух,
и треск пылинок в свете лунных фар,
но я не говорила никому
ни про кружение цикад, ни счастье
в твоём лице, лицо твоё так жгло,
что я его стирала до изнанки,
а там уже все знали всё про нас.

☯☯☯
По утрам у дома ломит стены,
пахнет мокрой штукатуркой,
и рабочий в полосатой майке
тянет электрический шнурок,
у соседей голоса из ваты,
только птицы дождевые рады
воровать куски размокшего батона,
воспевать бессмертие бетона.

☯☯☯
Дед не касается её платьев:
это последнее, что осталось
после раздачи кастрюль, полотенец,
колготок капроновых в мелкую сетку,
она в них, наверное, сильно мёрзла.
А вот это зелёное в крупный цветок
я всегда говорила, что заберу,
и она обещала:
вырастешь и наденешь,
и лето замерло за окном,
и до дома идти пять минут пешком.

☯☯☯
Теперь я официально могу
выйти в поле,
смотреть на звёзды:
на повороте гаишники
проверили мои документы,
ельник слева, ничего справа,
густая вооружённая тьма,
мне разрешили
посмотреть на вселенную с высоты
выгнутой головы,
вытянутых коленок,
здесь не бывает смерти,
только сквозняк земной.

☯☯☯
Мне кажется, ещё чуть-чуть – ты выйдешь
из переулка, времени волна
всё выплеснет из памяти, как щепки,
и все про нас узнают, не простят.
Сиди, сиди, не выходи оттуда,
зима, пансионат, преддверье ада –
ютись в шкафу, как будто бы за ним
вся горечь мира шорохом зубным
и жизнь простая длится как разлука
от звука до того, другого, звука.

☯☯☯
если видишь это не сможешь сказать иначе
живёшь как будто на вечной даче
в подмосковье скажем или ещё какой
а под вечер конечно не хочется возвращаться домой
потому что луг большой люпины уже зацвели
и глаза большие от неба и до земли
в них всё умещается гул шмеля приближенье леса
и отдалённое стрекотание тепловоза
думаешь это кончится нет не кончится никогда
на подходе к посёлку ожиданье дождя
и ещё ожиданье других знакомых предметов
но оказывается что они не то, а это

☯☯☯
Я смотрела, как снег приникает к земле,
и как много неба теперь на земле,
вот и день велик, как огромный шар,
отчего же себя так ужасно жаль.
А на кухне братцы поют-поют
про всякое свинство, что не умрут.
Поцелуй меня потому что умру,
потому что музыку эту вру.

Виктория Рыжова: Дороникум


☯☯☯

<стрекоза>
моя стрекоза
твоя красота
хрустящие хрупкие крылья
переливчатый сплав
высмотреть бы тебя как
случайный запах
возрождающий в памяти
самый счастливый час


☯☯☯

зеленые лианы и расходящиеся полосы
невидимого шва
бесконечное уменьшение в лесной чаще на свету
все мельче капли
все меньше живность и трава
мох распускает микроскопические листья
грибы отправляют в далекий путь
свои маленькие паруса
прощаются со спорами
безжалостно
муравьи несут в свои клетки
молочные зернышки
чтобы из них вылупились такие же фракталы
завораживающее зрелище
на мыльном натяжении человеческого глаза
невольно думаю сверху
мы —
такая же мельтешащая чепуха?


☯☯☯

маленьким девочкам можно
влюбляться даже в фарфоровых баронов
мультяшных котов
взросление это отказ от виртуальности
удаление способов связи
с несуществующим


☯☯☯

«а он тебе нравится?» —
пятиклассник
спрашивает у девочки
из восьмого про мальчика
из десятого
так же ты
спрашиваешь
про другого поэта


☯☯☯

складываю сообщение в бумажный кораблик
пока ты не в сети флот оригами
заполоняет целый канал
и твоему взгляду негде
притвориться случайным


☯☯☯

о чем
думают цветов
срезанные головы
тонкие стебли
которых никому
не подарили


☯☯☯

я был бы прост
был бы деревом с
разносторонней кроной с
развитой корневой системой и
мощным стволом
но я был поломан
и выстроен как
самый сложный сосуд
для преломления света


☯☯☯

золотой ребенок
что-то про бога или что-то
про буржуазию или про то
как моя младшая сестра
потеряла мои золотые сережки
по-чувашски просто йӑмӑк –
<не надо больших конструкций>
младшая сестра
я просто аппа то есть
сестра старшая
и мы не золотые дети
мы серебряные монетки
закопанные во время респессий
нас откопали и сдали в ломбард
обменяли на деньги
мы уже не чувашские дети
русские дети простые монетки


☯☯☯

я так чувствую
это
синее свободное небо
продирается ко мне
сквозь
примерзший к стеклу
снег
я инструмент
я клавиа
тура
то есть
перо бога
и если вода льется то
оно так хочет


☯☯☯

когда в лесу падает дерево
раскалывается надвое
сухое
сухая сердцевина а кожа – еще живое
оно падает и раскалывается надвое
(надвое)
еще живое
оно падает и раскалывается
потому что больше
не может


☯☯☯

знать о тебе
(быть
<с> тобой)
это сидеть у зеркальной реки
смотреть в отражение:
кучевые облака
на своде синего платья и
припрятаны в травы
агатовые глаза
ты замечаешь меня
<стрекоза>
и лопаются
мыльные пузыри
мне кажется, ты коснешься меня
и я распалюсь
на анти- ｡ ﾟ｡｡ ﾟ ﾟ｡


☯☯☯

сладострастные ветви
прорастают сквозь
желая овладеть еще одним жарким солнцем
оно видит во мне
микро-косм,
а у меня
распускаются руки —
я дышу самым разреженным воздухом

☯☯☯

☯☯☯

глубоко погребенный под водой
кислородный баллон
вдыхает углерод
счас<с>-счас<с>
подсекусь на опарыша* мысли
выплыву пузырьком*


☯☯☯

___я рассыпала
по небу____ по нему
звезды____ осколки нежности
______откуда
ты_________ они
узнал о них___ во мне?

Андрей Бычков: Гелиотроп

Alföld

☯☯☯

Всё, что возможно высказать

– боль от зубных операций

:: мельницы, борозды,

древки, правки.

Пора бы остыть роговице,

подражая структурам кальция.

Негде.

Зарыться.

☯☯☯

вместе с корочкой майского солнца
я взял с собой блистер
владимирских марок

беру я стекляшку жёлтого цвета
и снова весна
приветствуй дальтоника

я не дам этой почве
напомнить мой дом
хоть кислотой изойди она
хоть дропом драконихи

как бы ни был свободен мой график
рауль дюк обосрётся узнав о моём выходном
от того
чтобы снова скрести по засветам

танки
и режущий запах клея



☯☯☯

где выбросил
брат копейку
береги онежского озера
камыш
курить меня учил
да какой камыш
сигары
кубинские слышь

вышли из оборота
привычка
бросать места
не проходит
ожог
монеты на сетчатке
кислородное голодание
круги
перед глазами

раз на раз
покидаю их
мир мёртвых
морда туриста
выкосилась осирисом
на поводке его
анкх декатлон
что-то на пограничном

моление о чернике
на севере выросла
кислая мина
времён советско
финского конфликта
солдаты удачи
обошли копеечку


☯☯☯

Когда нет никого за стенкой,
один холодильник шумит в гостиной,
– тебе кажется
– ты становишься
упавшей за шкаф пластинкой.

Хватает пересведения мебели,
и тебя снова заест,
сколько ни было патчей,
какой сталкер ни стоит
у тебя на закачке.

Что в твоём шкафу: System Of A Down или сода
– ни то ни другое выбросить не по силам
– если ты слушал дискографию Sodom,
знаешь,
и Геббельс выпустит сингл.


☯☯☯

Кто-то оставил в этой куртке
содержимое сигарет.

Сейчас очки надену
и буду как судья Дредд.

Споры сибирской язвы
с острием ножа,

жалуюсь на
бессодержательность
и звон в ушах.

Музыка та же,
но чаще писать стал
в ватсапп.

Маша, надеюсь
я в этой кожанке
не похож на чьего-то отца.


☯☯☯

крановщица на фоне заката
иконография успения
ПКМ чтобы поставить

дом /
диагноз

у подпола выпали
шприцы или сахар хрустят
в предвестии комы

бечь /
беречь

Николай Киселёв: Схизанттус

МАЛЬЧИК И ЧТО

ЧУДО

Т а к в с ё и б ы л о.

Чудо — это белый голубь,
улетевший с голубятни.
Он садится на балконе,
видит мальчика в пижаме.

Мальчик,
млея от восторга,
мчится в кухню с криком:

Мама!
Голубь!
Белый!
На балконе!

Мама руки вытирает
от посудной пышной пены,
вслед за мальчиком шагая,
говорит ему — потише.

И стоят они, и смотрят —
что за чудо! — белый голубь.

Белый с красными глазами
на балконе чистит перья.


НА РАСПУТЬЕ

Одно полустишие,

услышав которое

становятся спокойными,

лучше тысячи стихов,

составленных

из бесполезных слов.

Дхаммапада

я думаю, что не осталось чувств
я чувствую, что не осталось мыслей
и только я — нелепой запятой
стою, не разделяя смыслов

направо дом, а в доме пустота
налево пустота — не хуже дома
а прямо что? а прямо смерть
она — напуганная девочка —
в погоню! — за черным её платьем,
за косой, сияющей, как зубы людоеда

но в сером взгляде льдится пустота
и эта пустота не хуже прочих

так каждый шаг — возможность бытия
но каждая секунда — ведьма
сомнений яд, что уксус на губах
и выбор крест, и ты на перекрестке
кричишь, пугая верного коня

куда пойти, когда ты богатырь
лететь куда, когда ты змей горыныч
какое дно рогатой головой
пробить, когда ты чудо-юдо

огромная и сказочная тварь
с распухлым от сознательности сердцем
способная сочувствовать любому
вместить в себя всю мировую боль

а некуда и незачем ходить

кто понял это — будет пустота
и кто не понял — будет пустота
не хуже и не лучше прочих


МАЛЬЧИК И СМЕРТЬ

я видел смерть повсюду.

она повсюду видела меня.

Дарья Христовская

Я устал обманывать себя,
будто бы обманываю смерть
видно, я испорченный товар —
вот она меня и не берёт

Или, может, недозрелый я —
яблоко, забытое в листве —
хочется от яблони упасть
пусть недалеко, но насовсем

Или как ребёнок в детсаду
замечтался на продлёнке я
бабушка пораньше заберёт
но она сегодня не пришла

Или в темноте дрожу больной
кашляю, как старый паровоз
хочется втащить себя в депо
и уже не ездить никуда


АБСУРД БЫТИЯ

Памяти Алексея Цветкова

цунами уносит цыплёнка
и он словно цапля летит
мечтательно как циолковский
убийственно как цианид

а вы что гагарины юры
какая вам снится трава
как мишка шатается бурый
у дома под спайсом шпана

цунами роняет цыплёнка
цыплёнок орёт как циклоп
я в космосе бога не видел
эзоповы бредни на стоп

расшибся о землю цыплёнок
и лопнула времени нить
о чем ещё можно без страха
в любимой стране говорить

Саша Мишанина: Цинния изящная

На чём держался мир

☯☯☯

на чём держался мир
вверх — и тормашками будто
на крыше заброшенного дома —
небо — до твоего рождения —
был жертвенный жест —
до твоего рождения
стоял щербатый табурет

с ног — на голову просто
здравствуй, рытвина-земля
до твоего рождения
в выбоине тонущую воду
само собою спасал стул

на чём всё-таки держался мир
и тормашками — только вниз
на лапе дворового куста —
трепет-рукавица
ну, и до свиданья, чужое тепло:
укрыть сиротливый лист — и
лететь прикосновением
лечу вечно — земля

держался мир —
на голове гнездом — кормушка —
была канистра — но было слово
не воробей и не синица
не бутылка молока и не коробка сока
а как-то вдруг — не люблю-словом
и слетела с пятки
розовая галоша

а стопа стопе как-то:
здравствуй, гвоздь-земля
здравствуй, осколок-земля
здравствуй, грубость-земля
здравствуй, спотык —
жестокий корень
здравствуй, мир


☯☯☯

где-то там мою сердцевинку озера
сковывает холодный ключ
пальцы сводит жажда тепла
над головой подневечное
облако распустят —
будет дождь

на воде осенний листок
на воде осенней осины кораблик
прозрачный немой пассажир
точь-в-точь капля-крошка
рассматривает каждую червоточину

а в ямке сотворивших рук
горчичное зерно
что же ты — шелестом губ —
маленькое
беззащитное моё?
что же ты?
мёрзлую землю
не разломает лопата

я стану отсутствием


☯☯☯

дощатым
заброшенным словом

под забором
трын трыном
в траве на спине
нашёлся воробей
пушистое серое брюшко
а трава только выше
а трава только зеленее

и есть в этом случайно
очевидная правда
на кончике обожженного языка
так трын трыном трава
всё зеленее и выше


но живо похоже что-то
в путано зябком слове
а-лю я-лю
тебя-лю лю-бю
лю-лю-лю

тын тыну всё-таки рознь
под забором
в заветное время
когда-то втоптанный
серый кораблик
плыл в высохшей луже


☯☯☯

что же вы это сидите?
сидим сто световых веков
а когда у этого автобуса сезон?
когда ему на юг-северо-
запад-восток?
когда же уже остановка
остановка лесной городок?

правды — говорит автобус —
ни в чем нет
в сидящих ногах — тем более

что же вы это стоите?
стоим сто световых веков
это возмутительно
когда же уже будет лесной городок?

но так выглядит простор
настоящая воля
прекрасная и удивительная
час-пик природа


☯☯☯

посв. станции Мнёвники

я знаете
когда всегда
глух и нем
знаю случайно
здесь ловилась
рыба мень

я знаете
всегда когда
глух и нем
мне налим
сел на менёк
Александр Мень

и слово было
довольно

мнё-мня-мя
мнё-мя-мня
мнё-мнё-мне
Мнёвники


☯☯☯

в лесном городке
жил чëрный кот
с больной лапкой
стелил кто-то
ему простынку
ставил кто-то
ему миску
проходишь как-то место —
думаешь: из воздуха
не существует точно
добрая милая
невидимка
в сердце


☯☯☯

однажды считалочка
сказала комплимент:
сидел король на лавочке
считал свои булавочки:
раз, два, три...
королевой будешь ты!

и после вот так просто
покраснела
и – эни, бени, рики, таки,
урба, урба, сентербряки,
эус, дэус, космодеус — бац!


☯☯☯

ходишь-
ходишь-
ходишь-
ходишь
скользишь по земле
по левую руку большой сугроб
нарочным шагом ступаешь

такое детское желание
провалиться
но снег держит
он покрылся коркой
бельмым-бельмо здесь

глаз отдыхает
когда находит на расчищенной дороге
исчерна-зелёный листок

Марк Перельман: Пеларгония


☯☯☯

если бы знать что нет
цвета морской волны
если бы знать что есть
отдельно луч на просвет
и запятая волны

если бы знать что пленка
рвущаяся из-под глаз
ребенка
это не в первый раз

если бы свет глаз
цвета морской волны
вел себя без прикрас
за руку и вольны
телоегодвиженья
и врастали бы сном
в тело его без движенья
в речке на дне сом
почти двухмерная камбала
на каждой её стороне
темная вязь ресничек плавала
и тонкий луч на спине

22/06/2024


☯☯☯

в первый ряд на танец облаков
успеть занять места
кто прошелестел и был таков
меж прожилок чайного листа

длинная выдержка быстрые тени
в ускоренной съёмке неуловимый скрежет
и объектив задымился от огня растений
язык остролиста первую трещину режет

стекло щурится в чёрточках тихий лоп-лопот
слишком объёмный звук для нити прямого слога
тянущейся как волос раскручивающейся как лопасть
но только в таком кружении разучивается голос

только на земном шаре в зимнем стеклянном шаре
слишком осколочном чтобы ещё разбиться
каждый лёгок и мал каждый прожжён прошарен
и отчего-то намерен вдоволь повеселиться

насобирай гвоздик не забудь про гвозди
путай следы петляй и обманешь петли
долгие сны во сне нужен воздух воздух
открой окно комнату проветри

10/05/2024


☯☯☯

…здесь кто-то думал, из какого сора,
с каких ветвей был сорван или снят
последний фильм без режиссёра,
без танцевальных шествий и наград.
сегодня – на экранах из картона,
а завтра между листьев лебеды
сквозь свет сеанс увидят удивлённо
былинки, насекомые следы,
и чашки-перевёрнутые-листья
не разобьются в зеркале, где замер
не тот, кто по губам прочёл субтитры,
а тот, кто сделал этот фильм без камер
одними лёгкими глазами;
берлин далёкий, призрачные канны –
они, плывя во сне под облаками,
со временем становятся туманны,
их дальше пропускает жизнь… ребром
торчит червонец осени и лета:
такие дни не кончатся добром,
но тусклая подброшена монета.

10/02/2024


☯☯☯

…а когда это время свернётся туго
в кольца, мы вынырнем из сумеречного круга,
оденемся и пройдёмся до магазина,
только в куртках под капюшоном – видишь, заморосило.
и рассеянный свет, угловатый, точно кленовый лист,
тебя превращает в неслышный осенний свист.
я немного верю в возможности чуда – зря,
но сильнее – в набросок бедного словаря…
а ты взглянешь вдруг искоса, исподлобья – и всё не зря.

24/03/2024


☯☯☯

смотри в окно за своей жизнью
она вышла погулять
и кричит звенящим голосом
кто-то выйдет поиграть
а его нет дома дома
стены рухнули давно
всё ещё замедленно падает
их картонное домино
в шуме солнечных растений
их таком как бы молчании
где ничто уже не жаль
расцветает посвист чайника
его невесомый жар
если слушать что есть силы
дым сирени на губах
он горит невыносимо
запекается в гуашь
и пока разъятый полдень
вне себя – обречено
полномочие не помнить
ни себя и ничего
посреди ночного клуба
омут памяти такой
где насмешливо и грубо
цепи дёргают рукой
груз привязанный ума
в хор медуз подводных царств
глубина хотя аквариума –
темнота воронки карстовой
пусть заманит и обманет
и прощальный жест небрежен
как бы ни был он протяжен
но навылет и там брешь

13/05/2023


[из Франтишека Грубина]


Ещё я вижу летний сон,
роняя в лужи ворох вёсен,
терплю печаль былых времён,
с надеждой вглядываюсь в осень.

От многих планов я готов
уплыть, оставшись на причале.
Мой гроб ещё лесных птенцов
среди ветвей своих качает.

И пусть не каждая волна
мне застит мир неосторожно –
когда придёт любовь, она,
как ливень, отзовётся дрожью.

Тоска мне горло захлестнёт,
оставит без любви, без дружбы.
И в битве с тенью этот гнёт
меня застанет безоружным.

Но, разделённый на двоих –
кто жизнь клянёт, кто ей клянётся –
я стану тем, кто судит их,
когда неравный бой начнётся.

25/02/2024


ПРОГНОЗ ПОГОДЫНА ВЧЕРА

I

Медленный длинный дождь
прячет в перчатках пальцы,
превозмогая дрожь,
но холодны запястья;
(люди притворяются, что
рифмуются бесподобно:
гвоздь – злость!)
Вода идёт на убыль,
на заставке экрана
чёрное море поёт.
Дождь, ты старик в золотой оправе,
под стеклом – серебрится,
в продолговатом ореховом стоне
отражаюсь. И вижу одно лицо,
вглядываясь в те же лица.

Необозримое море видели мы вдвоём.
...Это напомнило дальний остров –
десять минут в разговоре не обо всём,
плывя по лезвию улицы обоюдоострой.

II

Эта точность лингвиста.
Острые крылья фонем.
Обращённое внутрь прощание,
замершее между стен.
Пластика ветра, пластика на ветру.
Что нельзя, нарисую, остальное сотру.
Почему-то мне облако не подошло в горизонт,
опрокинулось навзничь в промокшую землю промзон.
Как бы вдоль ни смотрели себя очертания крыш,
невдомёк им земля, по которой летишь.

Мне светло так смотреть. И не важно уже,
где поклонишься лету и сорвёшься на каком вираже.
Я вдыхаю деревьев холодный и острый пот,
чрезвычайные меры, музыку наоборот.

Ты – стрела удивленья, уловленная на лету,
оцарапанный бриз, привкус тающей жизни во рту.
Мне на сдачу остались холодные звёзд огоньки,
да и те опрометчиво выпали из руки.

III

Что за вид из окна, если здесь не хватает окна,
если даже луну чиркнешь спичкой зажжённой. Пока
это всё, что угодно – за контур, угаданный штрих,
но уйдёшь – не останется нас, не останется их.

Что ещё? Догорает огонь, остывает зола,
телескоп разворачивает к солнцу свои зеркала.
Речь копытом прицокнет, взмахнёт задубевшим крылом,
оставаясь в себе, словно ящеричный перелом.

IV

На огромной плите, на конфорке, на круглой жаре
солнцу тесно вдали плавать в собственной кожуре.
И зачем-то пойти, приближая его, в магазин,
чтоб купить там на звёзды единственный апельсин.
Так он будет сиять, загораживать образ любой...
Это – только до встречи с тобой.

06–07/07/2023


☯ ☯ ☯

Чёрное зеркало ртутью сгорело,
когда-нибудь всё равно устаёшь,
и что бы ни сделал, чтобы не сделал,
всё это будет ложь.
У мира за пазухой спрятаны планы:
точны, туманны –
у мира не может быть планов,
он только делает вид.
Покажи мне на пальцах без видимых швов и изъянов,
где у тебя болит,
проведи себе ногтем по сонной артерии,
закати глаза,
в них отразится сплошная потеря,
об этом нельзя сказать.
Поёшь «Ненавижу», отдавшись танцу,
в крышку забить бы гвоздь головой.
«Вы просто завидуете моему реактивному ранцу» –
чёрт с ним, у меня есть свой!
Парит на смеси бешеных реактивов,
маршруты врозь для нас искривит,
пусть всё вокруг отчаянно некрасиво,
глюкоза летит и тает в твоей крови.
Пока ты жгла и плясала самбу
и твой мотылёк взлетал на костёр,
я занимался кун-фу, не самбо –
в общем, плохой из меня боксёр.
Прощай, дыхание, это всё,
десять секунд буду не в обиде,
но если удушье – твоё лассо,
то ничего из меня не выйдет.
Нет, не курил, но иду, курю,
дорожкой окольной, шагами прямыми
ближе к беззвёздному январю,
где просияет одно твоё имя.

11/02/2024

Маша Упорова: Вороника чёрная

☯ ☯ ☯
я пью твои губы
плыву
в темноте утробной



☯ ☯ ☯
мама расстилает платок
трепещущий надо мной
на песке
самое раннее воспоминание:



☯ ☯ ☯
твои шнурки-
-усики слизняка

мои колени-
-синяки

веди меня сквозь
станции МЦК
приёмные отделения
психбольниц
города золотого кольца
сессии ПМС и

я ничего не могу сказать


☯ ☯ ☯
в метро
без ямок и трещинок
я не снимаю солнечные о-о
закрываюсь от
флуоресцентных таблеток
мои больные белки ох
моя больная-я
алиса в стране оз с
урфин джюсом
кто там подземные
мы


☯ ☯ ☯
я сейчас так счастлива
я сейчас такое испытываю
что как бы мне не поскользнуться не разбить затылок об лёд
не прыгнуть под грузовик
не привыкнуть



**.**.**
фотография раз:
счастливые больные глаза
фигура симулирующая лёгкость
подпись город ****** (до слёз но не тот)

фотография два:
голова
обращённая темечком к нам
напоминает неприятное

жалко всех троих.


☯ ☯ ☯
у всех людей
твоё лицо
иксы из
рук и ног твоих
я замечаю боковым
в метро

а ты далеко



**.**.**
вкус глазных капель под языком
смешивается
с воспоминанием о вкусе твоей спермы


☯ ☯ ☯
я показываю на обледенелый пандус
представь там коляску


☯ ☯ ☯
я пытаюсь найти форму
выразить длину света от фонаря
на одной трети твоего лица
ты меня целуешь в щёку

человек в костюме человека
человек принявший другую точку

София Дарий: Цикламен персидский

правда о life in plastic

☯ ☯ ☯
стыдно за каждое слово сказанное прошлым летом

тут испытала
нечто вроде эйфории оттого как пришла домой а в ванной штучки мои баночки и прочее
стоят
не нуждаюсь в том чтобы меня выслушали

много о чём думала и меньше всего
о времени

теперь ко всему прибавилось что оно нелинейно

серьёзно некогда говорить
проезжали мимо ресторана фа минор
папа отчеканил: дорого. пафосно. мерзко.
я засмеялась и записала это

смотрю на закат и чем-то как бы давлюсь
все уже привыкли
маленький свет горит
в холодильнике вино и домашние пирожки
а время нелинейно

кто с кем сидел/сидит и кто из чьего стакана пил/пьёт
смотрю на нас как на них
такое вот прошлое лето трясущееся
снятое на ручную камеру
людям этим сочувствуешь

скорее бы они все заткнулись и разошлись по домам

☯ ☯ ☯
болело горло кинули монетку
монетка полетела как таблетка
и каменное горло зазвенело
и гексаграмму начертили белым мелом
не почернеть не броситься в костёр
вас посетит нежданный визитёр
он заведёт целительный смолток
кто бережёт и греет вечный кипяток
откуда новое иголкой проступает
откуда древнее за ниточку ведёт

☯ ☯ ☯
надо чтоб что-то происходило иначе я ёбнусь

знаешь почти каждый день мне кто-то пишет и я говорю ну давай потом давай в другой раз давай как-нибудь не сегодня а иногда я говорю им всю правду о life in plastic

ааа так ты не человек ты барби говорят они и оставляют меня с этим всем наедине
я долго хожу и думаю, жива я или не жива вообще
начинаю забывать, кто как выглядит

потом слышу: «думать надо меньше» — вот так, например;
«будешь меньше думать — всё будет»
ну не знаю

знаешь есть одно место в москве где я постоянно достаю телефон чтобы сделать фотку а потом убеждаю себя что это ненужная тупость а потом знаешь еду в трамвае и у меня в голове полный бред от которого грустно и хочется так рычать ааррррггхх

знаешь где-то здесь параллельно хочется встроить тейк о том что я да я натурально принимаю формы других людей заливаюсь в них как жидкая резина но это не значит что меня совсем нет
или значит
если меня нет то можно не пополнять проездной а те кто меня хотели
видимо замечтались и поврезались в столбы

эта уродская песня тебе а красивой
я опять всё испорчу

☯ ☯ ☯
ты очень занят и говоришь мне подожди минуту.
кажется, кто-то сушит бельё под дождём, раз московская улица
резко запахла мылом.
мне нравится.
лето — когда-то просила Л. разрешить самой постирать бельё с порошком в тазу,
она говорила:
всё бы тебе в ледяной воде дрызгаться
как же я обожала д р ы з г а т ь с я!
играть в дурака
в да и нет не говорите чёрный белый не берите
теперь какое тут да, какое нет —
всё навсегда перестало быть белым
потом чёрным.
и пена
в общем — просто пена,
скатившись по плитке,
собравшись в канаве,
оказавшись внутри
пробковой босоножки
да всё вообще нормально, просто —
минуту, ну может две,
а кто из сахара,
пускай кидает в нас
первым осенним яблоком
и пока ты занят, я тоскую о чём-то,
уплывающем в водосток
и пока я жду,
то рабам божиим — мне и подружке:
вернуть обычный июльский дождь
прошу, как умею.

☯ ☯ ☯
чем на платформе заняться в аду рассвета
в плащ укрываясь остаться такой же гол
как в кислороде и платье по памятнику
парапету
отрепетирую выход
вот я слетаю с налёжанной верхней пол
вот на полу сквозняки пропустите дети
я мимо вас извините мне надо вы
мне танцевать но ведь я ненавижу танцы
мне не прогреться этим
мне расплетая венки из засохшей травы
лучше скажи что у нас ещё несколько станций
что мы ещё едем

☯ ☯ ☯
я не знаю мы или не мы
боги на полях уже немы
знаков ноль один что звали спать
и не мы уснём так эти двое
и поля одно большое поле
и его укутывает сныть
земляничная поляна волчьи сны

☯ ☯ ☯
всегда кажется, что если наше общее событие
не обладало достаточной плотностью,
то я помню его одна.
странно-приятно видеть тебя помнящим наши события
и обладающим ими
что такое плотность и когда она бывает достаточной,
тоже, будто бы, знаю только я.

Евгений Сыроваткин: Гербера мираж


☯ ☯ ☯

другому А. Г.

он нёс хризантемы и, время в глаголе сменив,
был рад оглянуться на пятна отброшенных строк,
а стрелки кивали на то, как питается гриф
цветами герберы, косящей виском на восток.

потом он ложился в гостиной и долго молчал,
сужая живые колени, и только ковра темнота
узором его довела до запретного слова «очаг»,
согревшего света в серебряных пешках зонта.

согреть — согрешить, но бородки ли липкая резь,
обмылок мотива молитвы творить бы ему,
не ноты и комната — ванна колеблется здесь
и плеском за край ударяет соседскую тьму.

на скаредный кафель не хватит хозяйских тряпиц,
напрасно по венам холёным игла не прошлась,
и космос руки остывает под выдох орлиц,
гадавших на долгую неторопливую связь.


☯ ☯ ☯

на облаке испод земель
отмолят в мёртвый час
скворчит по крылышкам апрель
на лобный луг сойдясь

а тот кого не провели
сквозь карамель зимы
взирает отроком в пыли
на бытие взаймы

под нудный шум сердечных тайн
и песню из окна
в урочный ляжет overtime
красавица луна

она обетам не сестра
а оспины щеки
пыльца посмертного костра
укроет вопреки

и только тех кто время ест
за мелочь и досуг
сухой пыльцой беззвёздных мест
не осыпает вдруг

хоть наречённый верен им
и горек дольний вдох
не осыпает лунный грим
растраченный чертог

но мы отмены не чиним
для ветхого жилья
на дом их дождиком чудным
прольются сыновья


☯ ☯ ☯

с неба падает вторая
ты не говори
без ворот не будет рая
разве что внутри

а за ней коптит судьбину
третья — несть числа
ну и нам вот половину
зеркала снесла

на одёрнутом подзоле
изморозь и крик
мёртвый пируэт доколе
в зыбку не проник

всякий час теряя терпит
но не всякий твёрд
обрывать на детке кетгут
цвель пятнистых орд

чем творить седьмые сабо
припугнуть вельми
и угадывать тогда бы
пасху меж детьми

а сквозняк на утро стянет
облаком в окне
хтонь отеческих литаний
памятную вне

зеркала и трудный отпрыск
канет на юру
как подбитый лётчик в опись
пагубой перу

Кампус

ёлка в окне палаты
влажные стены март
смутны и тесноваты
строчке рубашки карт

ручки твоей эскизы
рубят чужой рубеж
лекарской антрепризы
след на свету несвеж

в том ли краю ротонда
сломлена уследить
к тернию горизонта
торной тропинки нить

там ли ампир аграрный
вырастил корпуса
круглой поклялся дарвин
косточкой колеса

робость в одеждах белых
флирт в холодке теплиц
плыть ли кому до дел их
вспять по речонке лиц

в угли и палисадник
к охре оград ботвы
о театральный задник
рвать родовые швы


☯ ☯ ☯

С такой уступчивой душой,
растраченной навылет,
как раз я вырасту большой,
и ни черта не выйдет,

как палочки от Chupa Chups,
по платью цвета беж
налип турнепс на рыбий труп-с,
что не поёт, хоть режь.

Бывало, вываришь с кости
бульон, и круглый жир
растёт до озера в горсти,
до премиальной лжи,

в романном сале тает ночь
бульварного кольца,
где ублажает ложкой дочь
заблудшего отца…

А нонче нет ни тех сардин,
ни капель на струне,
и смутный чай под маргарин
не радуется мне.


☯ ☯ ☯

Как тепло мне, волшебница, плыть по равнинам твоим,
и рассвет, и покой одуванчикам стольных дубрав,
фонарём самодельным в подвальном окошке горим
и объять не умеем своих неразборчивых прав.

Здесь довольно пространства на медленный пасс черепной,
подвернувшийся в час, когда утро, сметавшее сор
из сияющих недр, вместо молний кормы прободной
расстегнуло подругу-рапиру на позднем серсо.

Не пройти, не встревая в острастку, оранжевый мыс
на дворе, но и женщин уже до глотка не узришь.
От овсяных весёлок реки веселей отреклись
лишь улитки, навлёкшие слизь на гремучий камыш.

Говорите, мол, лоску в тоске не гореть, говорите, игла,
рассыпаясь в коррозии, ищет волнующий штиль.
Это плоское море в тетради смахнуло с угла
двух гуляющих мух, не смекнувших на сахар взойти,

и когда им вернуться по выцветшей стенке к пятну
города, согревавшему ваши листы на просвет,
только помнят в затмении снимка прожилку одну,
остальное забыть не смогли бы, да повода нет.


☯ ☯ ☯

В замкнутых жилах за дело — и внятно старьё,
красным ли лемехом этих лошадок, о том ли
плачет, стирая сырое и чёрное «помни»,
но наглядеться не может и помнит её.

Так оттого ты обратна сейчас соляному столбу
скопом со всеми своими солярными «если»,
что не о том и пролески в посёлке воскресли,
и не к творцу горемыки летят, понижая табу

градуса: рай необъятен — отвесной порой,
выше домишек, притихших под кругленьким светом,
жёлтый доволен заливом — расстаться под ветром,
так и исчахнуть, кляня сатанинский покрой

лодочек тесных из плотной статьи о романе,
сброшенном женщиной о середине пути —
в общей опасности яркости не обрести,
провинциалку похеренным хором созданий.

Небо над оным — окормленной ярмарки шест,
что-то коварное снится в тени кулинару,
тот, кому ход по прямой бы возник на чинару,
взял и расставил воздушные петли окрест.

Вот потому-то, несытую шею продев,
устье весенних листов льётся сброшенным весом,
беглый бегун скороход обретается лесом,
многие ноги сломив о камлания дев.



☯ ☯ ☯

А. Г.

спи не думай прядь со лба
вить уходит худоба
осторожное гнездо
ладно завтра после до

мы оградкой у моста
рассчитаемся со ста
участь вычесть оплатить
смято место хватит стыть

кто сейчас включает газ
дело делает за нас
нам же прятать свой испуг
до исхода недосуг

с гуся льётся молоко
в лунной яме спать легко
мастери кювет в ответ
если съеден сдобный свет

пядь в окне сырой земли
спросит ртутные нули
сам ли вытек Ватикан
в лапы к семерым волкам

сам ли лёд опричь двора
славят кость и кожура
и лоснится чёрный кот
осмелев наоборот

Степан Давыдов: Мелотрия


☯ ☯ ☯

…А на краю, как прежде, ветрено,
деревья голые жестки.
Я вновь люблю тебя под Метнера —
мудрёно, чинно, «по-мужски».

Но роща даже не отпрянула
(в который раз — из-за угла),
и кофта, жёлтая и пряная,
у ног натруженных легла.

Казалось, душу ты вынашивал,
вокруг да около ходя…
Нет, заблуждений вроде нашего
не прибирают холода.

О, будет, будет разглагольствовать,
дневник до корки пролистни:
неповторимое спокойствие
бескрайней белой простыни.


Канун

Мне, сидящему спросонок,
темень зимняя ясна.
Дверь визжит как поросёнок,
раскаляется луна.

Круглый час ещё не пробил,
чтобы, светом леденя,
из просиженной утробы
снова вытолкнуть меня.

☯ ☯ ☯

То ли поздно так, то ли рано…
Только, чур, других не буди.
Скрипну форточкой, из-под крана
пойду выпить мёртвой воды.

Не того ли глотнуть желаю,
что, умерив печную злость,
вместе с холодом, далью и лаем
в эти жилы однажды влилось?


В феврале

Блестят зализанные волны.
От света морщусь — не от слёз.
Одно дыханье добровольно,
одни шаги мои всерьёз.

И свет, потворствуя замашкам,
в углы кромешные натёк:
гитара, тюлевый сачок,
семян цветастые бумажки…

Дышать не пылью, а пыльцой
в своём затянутом покое.
— О солнце, бьющее в лицо,
зачем ты белое такое!..


Висельнику

Что же такое мне слышится?

А. Бертран

Открытка: строки из кого-то,
снаружи — город неродной…
К тебе взошёл на эшафот я,
и ты не свиделся со мной.

Я стал на голову взрослее,
и слово бьётся день за днём
в глуши, где лето сладко тлеет,
где ты и ветер — метроном.


☯ ☯ ☯

Нет, я верю, верю словам,
их смолистой, лиственной тяжести.
…С соловьями я не целовал —
только ствол окрылялся кряжистый.

Я небесный прищур держал,
закрывая глаза на промахи…
Ничего мне в словах не жаль,
кроме бездны в венке из черёмухи.

Даниил Нечвеев-Золотухин: Чернушка дамасская


ДВОЮРОДНЫЙ ДЯДЯ ИЗ БИРОБИДЖАНА
Пьеса

Действующие лица

1. Афанасий Арсеньевич – покойник, 77 лет.
2. Клавдия Ильинична – троюродная сестра Афанасия Арсеньевича, 81 год.
3. Виталий – двоюродный внук, студент-филолог, 22 года.
4. Зинаида – двоюродная сестра Виталия, фотограф, скрипачка, 27 лет.
5. Костя – внук Клавдии Ильиничны, школьник, 9 лет.
6. Валерий Максимович – крестник Афанасия Арсеньевича, дядя Виталия, предприниматель, 47 лет.
7. Любовь Андреевна – мать Виталия, 51 год.
8. Виктор – сын Афанасия Арсеньевича, 56 лет.
9. Заура – владелица кафе.
10. Дмитрий – водитель автобуса.
11. Четыре могильщика – Иван, Василий, Марк, Пётр.
12. Другие родственники и друзья покойника, персонал кафе, мужчины, принёсшие пустой гроб.

ЯВЛЕНИЕ 1

Тысяча девятьсот девяносто девятый год. Сибирская провинция, осень. Дорога в поле. Утро. Из-за лесополосы появляется городской автобус. Проехав до середины поля, он застревает, долго буксует. Выходят мужчины, начинают толкать автобус. Водитель высовывается из своего окошка, руководит процессом. Четыре могильщика стоят в стороне.

Дмитрий: Давай!

Мужчины толкают. Автобус буксует. Летит грязь.

Дмитрий: Пауза! (оборачивается в салон) Женщин попрошу выйти.

Все женщины выходят из автобуса. Среди них мелькает маленький Костя. Он занимается своим делом: слоняется, рвёт траву, тыкает палкой лужи, бормоча про себя «Смерть не смерть, не смерть, смерть не смерть, смерть не смерть, смерть не смерть, смерть смерть смерть смерть смерть! Не не не не не не не не не не не…». Костя периодически уворачивается от заботливых родственниц и с детской серьёзностью помогает толкать автобус.

Дмитрий: Давай!
Мужчины во главе с Виктором: И — взялись, и — раз, и —…
Дмитрий: И еще разочек!
Родственник (обращается к могильщикам): Мужики, а вы чо стоите-то?
Марк: Мы в форс-мажорах не участвуем. По договору: мы гроб в автобус внесли, потом вынесли, могилку откопали, гробик положили, прикопали…
Родственник: Так чей автобус-то, вашей же фирмы.
Могильщик Марк: Вот пусть водитель и…
Дмитрий: Так, алло. Марк, мужики, вы тут базар пока разводите, солнце сядет уже. Вы в темноте копать хотите?
Могильщик Иван: Кто доплачивать будет?
Родственник: У вас оплата почасовая.

Валерий Максимович молча подходит к могильщикам, достаёт из кошелька деньги. Марк убирает их в карман. Трое из могильщиков присоединяются к остальным мужчинам. Пётр остаётся в стороне. Попытки вытащить автобус затихают. Мужчины расходятся, кто — курить, кто — в автобус, кто — писать. Из автобуса выходит Дмитрий. Он внимательно изучает колесо и углубление под ним. К нему подходит Валерий Максимович.

Валерий Максимович: Можно доску попробовать.
Дмитрий: Где-то была у меня доска, да.

Дмитрий исчезает в автобусе, возвращается с доской, подкладывает ее под колесо и вновь залезает в кабину. К автобусу возвращаются мужчины, начинают толкать, доска переламывается.

Дмитрий: Всё, короче, вызывайте эвакуатор.
Родственник: Так сколько он сюда ехать будет? Где мы вообще?

Валерий Максимович уходит в сторону и звонит по телефону.

Дмитрий: Варианты?
Другой родственник: Да мы только километров тридцать от города-то отъехали…
Родственник: Давайте ещё толкнём.
Марк: Дождик этот ещё, бл, моросит.
Могильщик Василий: Толкали уже.
Иван: Всё, нахер, перекур.
Пётр: Тут километров десять осталось до кладбища. Можно пешком дойти.
Василий: Десять километров гроб тащить? Петро, ты чо?
Любовь Андреевна: До кафе, где мы поминки заказали, меньше, значит.
Пётр: Какое кафе?
Любовь Андреевна: «Порт-Артур».
Марк: Так там и тачку найти можно будет!

Поднимается неразборчивый спор. Кто-то решает отправиться в город, кто-то открывает заднюю дверь автобуса, чтобы вытащить гроб. Кто-то звонит по телефону. Виталий и Костя помогают выбраться из автобуса Клавдии Ильиничне. Наконец через суету и шум собравшиеся разделились на две группы. Одни ждут в автобусе эвакуатор. Другие нестройным караваном отправляются в сторону «Порт-Артура», а оттуда на кладбище.

Виктор: Клавдия Ильинична, Маргарита Николаевна, Маша, вы остаётесь в автобусе и ждёте эвакуатор. Я позвонил, он приедет в течение получаса, ну самое большое — час…
Родственник: Эй, а, может, ещё раз толкнём? Мы в своё время впятером БТР из грязи выталкивали …
Другой родственник: Ну, Афанасий Арсеньич, затейник...
Василий: Петро, у тебя сигареты остались?
Родственница: Куда ты, балда, в такую слякоть на каблуках? Ты вообще куда так нарядилась-то? На свадьбу, что ли?
Виктор: И ты, Андрюха, останься с женщинами.
Родственница: Не дай бог что…
Пётр: Да в деревне купим.
Родственник: Иди переоденься, пока не пошли.
Марк: Ровней держи, ёб…
Любовь Андреевна: Тебе же завтра в университет, Виталя, сыночек…
Иван: Да у меня ещё остались.
Родственница: Ладно, я пока вздремну в автобусе.
Другая родственница: А свечи, свечи-то не забыли взять?
Родственник: Угораздило же в такую погоду помереть…
Родственница: Вон там хутор был.
Виктор: Я ещё помню, мы по этой дороге на велосипедах до города.
Другая родственница: Может, до магазина пока сходим?
Виталий: Осторожнее, тут осторожнее…
Валерий Максимович: Клавдия Ильинична, вы-то куда?
Иван: Щас, погоди, я перехвачу.
Другой родственник: Я с собой бананы взял.
Виктор: Вон через то поле, да.
Костя: Баба, баба, смотри, коршун летит.
Родственница: Вон за тем деревом церковь стояла.
Дмитрий: А мне что делать, а?
Клавдия Ильинична: Ну, робята, в путь!
Кто-то: Это ворона.

Вереница людей, идущих за гробом, растягивается на несколько десятков метров. Идти трудно. Приходится огибать лужи и с трудом вытаскивать ноги из грязи. При очередном маневре один из могильщиков поскальзывается, гроб выпадает из мужских рук, падает и раскалывается.

ЯВЛЕНИЕ 2

Кафе «Порт-Артур». Длинный накрытый стол с множеством пустых тарелок. Занято около трети мест. Заура руководит подачей еды. Любовь Андреевна и Виктор ищут, куда лучше поставить портрет покойника. Входит группа родственников.

Родственник: Неправильно поминать раньше положенного.
Другой родственник: Ну, не хоронить же в неисправном гробу.
Родственник: Там могильщики по деревне доски собирают, чтоб дыру залатать. Говорят, через пару часов готово будет.
Валерий Максимович: Не надо ничего латать. К вечеру новый гроб из города привезут.
Другой родственник: Ну, вот, а нам что, всё это время голодными горевать? Правильно говорю?
Виктор: Не надо другого гроба.
Валерий Максимович: Так я уже заказал.
Любовь Андреевна: Отменяй, Валерочка, отменяй, не надо…
Валерий Максимович: Так мы что, Афанасия Арсеньевича в разбитом гробу хоронить будем?

В мокрой куртке входит Марк.

Марк: Хозяйка, у тебя вот такие гвозди есть? И вот такие шурупы.

Марк показывает гвозди и шурупы. Заура, не отвлекаясь от тарелок, махает в сторону двери.

Марк: Понял.

Марк исчезает в служебном помещении.

Родственник: Давайте поедим сначала. Потом думать будем. Всё равно ждём.
Другой родственник: А кутья где?

На стол ставят кутью. Все рассаживаются по местам. Пауза.

Виктор: Тост сказать надо…
Валерий Максимович: Дорогие… Дорогие родственники! К сожалению, мы редко виделись с Афанасием Арсеньевичем… Но с ним связаны главные события моей жизни. Мама говорила, что, когда я родился, Афанасий Арсеньевич радовался чуть ли не больше, чем сама она. Светился весь. Говорил, богатырём вырасту. Ну, сами видите. Я помню, как он крестил меня. Мне лет девять было. В церкви темно. Раннее утро. Свечей мало. Зима была, кажется. Или поздняя осень. На мне рубашка белая. На плечах большие такие, вот такие, руки. Он меня к себе прижимает, а я стою и чуть не плачу. Я хоть и сам креститься просился, а от песней этих церковных мурашки. Не могу. Маму за рукав тяну… А он руки мои вот берёт, сжимает, наклоняется, целует меня в макушку и что-то на ухо шепчет. Эх, вспомнить бы, что он тогда сказал. Так спокойно вдруг стало! И до сих пор к этому покою возвращаюсь, а слова вспоминить не могу… А на свадьбе у дяди Гриши, у отца Кольки Жировина, гуляли. Ну, дядя Гриша, тот, который в Хабаровске директор мясокомбината. Ну, усы у него ещё были вот такие. Как у Максима Горького.

Из служебного помещения выходит Марк, осторожно прикрывает за собой дверь, останавливается и внимательно слушает.

Ну, так вот. Афанасий Арсеньевич прилетает из Новосибирска, и сразу из аэропорта в ресторан. Сидят все, общаются, но тихо как-то, устало, что ли. Только тётя Даша, жена дяди Гриши, в соседнем зале в караоке поёт. Тут дверь так тихонько, тихонько открывается. Афанасий Арсеньевич проходит так меж рядочков, наливает себе водочки, поднимает рюмочку и говорит: «Гриша, дружище, у тебя всё есть. Какую вещь ни подари, всё у мясного магната есть. Поэтому я без подарка, зато с друзьями», выпивает один рюмочку, ещё наливает и кричит: «Армен!». Тут двери с трёх сторон распахиваются, и цыгане, цыгане… Штук тридцать цыган с гитарами! Юбками машут, шляпы снимают, поют, танцуют. Дядя Гриша — счастливый, Афанасия Арсеньевича целует, благодарит и говорит: «Как в детстве, как в детстве!», и сам в пляс с цыганками. Шумел тогда весь Хабаровск дня три. Такой юбилей был, конечно… А последний раз с Афанасием Арсеньевича виделись мы года четыре назад, я тогда проездом в командировке был… Да, в общем, ладно. Давайте выпьем наконец. Умел, в общем, умел Афанасий Арсеньевич жить.

Все выпивают. Родственник протягивает рюмку Марку. Тот, заслушавшись, принимает рюмку, закусывает и уходит.

Другой родственник: А что ты ему рюмку-то тянешь? Они сначала автобус толкать не хотели, потом гроб разбили. С них ещё взыскать надо будет…
Родственник: Взыскать взыщем. А за Арсения Афанасьевича надо всем пить.
Клавдия Ильинична: А где, где покойник? Где тело?
Другой родственник: Афанасия Арсеньевича.
Друг покойника: Передайте-ка вон ту тарелочку.
Ещё один родственник: Вот, вот столько хватит, отлично. Помню, мы с Арсеньичем на вахте были, около Якутска, да, так вот там аккурат каждую субботу на столе капустка квашеная, ящик беленькой, как полагается, хлебушек серый, огурчики, помидоры, оленинка вяленая… Всё чин по чину, в общем. А по праздникам, так дым коромыслом. Третью бутылку уже заканчиваем. Якуты под столом валяются, мужики лыка не вяжут, а эта сволочь лысая сидит как в ни чём не бывало, анекдотики травит с нашей поварихой. Нормально?
Другой родственник: Почему лысая?
Клавдия Ильинична: Где покойник?
Друг покойника: А времени-то сколько? Эвакуатор-то подъехал уже, наверное.
Валерий Максимович: Заура, милая, а можно кофе?
Любовь Андреевна: Помню, маленькая была. Афанасий Арсеньич только из экспедиции вернулся. Он же пятнадцать лет геологом прослужил. А когда мне шестнадцать лет было, я только-только на журфак в Томске поступила, он мне вот это ожерелье из малахита привёз, когда из Челябинска вернулся…
Заура: Одну минуту, Валерий Максимович.
Виктор: Ты, Валерка, всё верно сказал. Я батю только один раз хмурым видел, наверное. Валентина Григорьевна, матушка моя, болела сильно… Когда стало ясно, что в больнице лежать бесполезно, батя её домой воротил. Она полгода на постели лежала просто, не вставала в почти. Но один раз он её поднял, и они куда-то за город поехали, чтобы матушка дерево выбрала, из которой батя два гроба смастерил. Выбрала она высокую такую сосну у того озера, куда мы в детстве всей семьёй отдыхать каждый год ездили… В общем, за неделю примерно батя два гроба из той сосны сделал. В одному жену похоронил через месяц, а другой прям в зале поставил у стены. Иногда прихожу к нему, а он в гробу вот так стоит с закрытыми глазами. Я ему говорю: «бать, а, бать, ты чего?», а он хихикнет так: со смертью, говорит, дружить привыкаю. И идёт на кухню чай делать. У меня до сих пор мешок иван-чая дома стоит, которого он в тайге насобирал летом. А один раз к бате приехал, слышу из коридора, он песню их с матушкой любимую поёт… Как же она, как же… Ну, эта… Кобзон ещё пел… А, забыл. Да неважно. Знаете, чего сейчас больше всего на свете хочется, а? С батей разок выпить напоследок. А ещё знаете, батя всегда говорил, что хочет, чтоб на его похоронах пели, гуляли все, как будто день рождения. Терпеть он не мог, когда за столом с постными лицами народ сидит. Стол, говорил, — общее место. Об-ще-е. Понимаете? Ну, ладно, бог с этим. Давайте-ка просто за него…
Один из родственников: Витюш, так об чём разговор? Коли сын хочет с отцом выпить… Давай мы это…
Другой родственник: Да, да, давай.

Один из родственников переставляет портрет Афанасия Арсеньевича поближе к Виктору, наполняет рюмку.

Родственник: Алексей Степанович, да мы не про это…
Один из родственников: А про что?
Ещё один родственник: Секунду, товарищи, секунду.

Несколько родственников и друзей покойника исчезают за дверями.

Виктор: Зина, родная, а ты помнишь, как я тебе на белой волге из художественной школы забирал по четвергам?
Любовь Андреевна: Из музыкальной, Витюша, из музыкальной. Она же на фортпиано играла. Или играет?
Зинаида: дядя Витя, из музыкальной. И по четвергам, и по субботам иногда. Помню. И мороженое вкусное помню, которое вы нам из Москвы привозили.
Виктор: Племянница моя, у тебя инструмент с собой? А сыграй нам эту, как её… Ну, ты поняла.

Зинаида достаёт из чехла скрипку и начинает играть.

Виктор: Да нет, нет. Другую

Зинаида начинает другую песню.

Ещё один родственник: Я вот, пока мы сидим, сижу, значит, и думаю так. Неправильно это, что мы тут пируем, поминаем, а покойник вроде и тут, и вроде не тут. Если пока не похоронили, так давайте приобщим его, так сказать, к процессу.
Родственник: Правильно.

В это время возвращаются родственники с телом покойника, садят его во главе стола, где раньше стоял портрет.

Другой родственник: Как-то не по-христиански это…
Товарищ покойного: Зато по-родственному.
Родственник: Вот, Витя, держи, рюмку. Афанасию Арсеньевичу я его любимый коньячок сейчас налью.
Родственница: А я помню, он больше водочку уважал.
Клавдия Ильинична: Где покойник?
Виктор: Ну, батя… За тебя.

Все чокаются, выпивают. Виктор садится рядом с телом отца. Пауза. Виктор начинает петь «В парке Чаир» Все постепенно подхватывают. Гремит песня. За ней вторая, третья. В руках родственников появляются баян, потом гитара. На песне «Вернись в Сорренто» родственники, разбившись по парам, танцуют. Заура уверенно приглашает на танец Валерия Максимовича. Виталий неуверенно поднимается говорить третий тост, но на него мало кто обращает внимание. Собравшиеся разбиваются на группы: кто-то активно ест, кто-то общается между собой, кто-то танцует, кто-то выходит покурить. Отовсюду слышен смех.

Виталий: Господа… Дамы… Милые родственники! Вы знаете, я первый раз в осознанном возрасте присутствую на похоронах. К сожалению, я не был знаком с Афанасием Арсеньевичем, как, к сожалению, не знаком с некоторыми из вас… Однако, глядя, как вы, то есть мы провожаем Афанасия Арсеньевича, мне становится совершенно нестрашно умирать. Вы знаете, мне кажется, в этот день, по совершенной случайности, разрешилась фундаментальная проблема человеческого общества! С появлением цивилизации, вернее сказать, с появлением письменной культуры, или даже с появлением секуляризованного сознания мы разучились общаться со смертью. Я думаю, эту проблему ощущал на себя каждый из присутствующих, но не все могли её верно артикулировать. С незапамятных времён общество мгновенно изолирует любого умершего от самого себя. Взаимодействие со смертью законсервировано в не отрефлексированных ритуалах, которые потеряли всякую сакральность. И вот, к нашему общему счастью, из-за плохой погоды, из-за слякоти и скользких ботинок… Иными словами, из-за некоторого мистического провидения раскололся тяжёлый сосновый гроб, в котором покоился не только Афанасий Арсеньевич, но и все мы, все наши страхи, воплощённые в неприятных и пустых мортальных образах, насаждённых нам извне! И вот наконец, наконец-таки живые и мёртвые существуют в одном пространстве на равных правах! Наконец между нами и ими, теми и этими исчезает всякая разница. Мы едим одну еду, пьём одну водку, поём одни песни… Происходит диалог! Мы чувствуем одно чувство! Я предлагаю всем нам выпить за этот великий антицивилизационный прорыв, дорогие родственники! Спасибо огромное Вам, Афанасий Арсеньевич! Помните, Филиип Арьес в своей монографии говорит о двух категориях отношения к смерти. Есть так называемая «дикая» смерть, а есть так называемая «прирученная». Так вот, боюсь делать поспешные выводы, милые родственники, но мысли бегут вперёд меня! Так вот, возможно, в этот день, именно здесь была выработана третья категория…

Виталий не может закончить свой тост, так как его крепко целует в губы Зинаида, которая во время тоста Виталия перестала играть на скрипке, но этого никто почти не замечает, и музыка, подкреплённая другими музыкальными инструментами, продолжает звучать. Закончив поцелуй, Виталий продолжает свой тост, но Зинаида уводит его из помещения.

Виталий: В наше время отношения со смертью должны выстраиваться на уровне индивидуального чувствования. Следует отбросить всякое автоматическое следование коллективным ритуалам, с которыми мы уже давно никак не связаны на уровне культуры. Да, мы должны соотносить себя с этими ритуалами, но не должны допускать их механического повторения. Ритуал не может существовать без внутреннего наполнения, без сути, без смысла, всегда вырастающего из бытовой и духовной конкретики! Природа слепого следованию ритуала кроется в слепом страхе перед смертью как явлением. Мы прячем своё индивидуальное восприятие, испытывая страх перед неизвестным. Но почему, почему бы нам всем вместе опытным путём не узнать, что лежит по ту сторону? Куда мы все умираем? Кто теперь сидит с нами за одним столом? Теперь в наших венах течёт кровь ещё одного покойника, милые родственники! Я бы хотел выпить…

У самого выхода Зинаида забирает из рук Виталия рюмку, выпивает и выбрасывает её. Пара исчезает за дверьми. Танцы, песни и общение продолжается.

Клавдия Ильинична: Где тело? Где покойник?


ЯВЛЕНИЕ 3

Другой зал кафе «Порт-Артура». Почти вся мебель накрыта чехлами и полиэтиленом. Мало света. У одной стены, у самого окна Марк, Иван и Пётр латают расколотый гроб.


Марк: Подержи-ка вот тут, Вань.

Продолжают молча чинить гроб. Пётр достаёт сигареты, собирается закурить.

Иван: Ты что, здесь курить собрался? Вали на улицу, алло.

Пётр, накинув куртку, выходит. Иван и Марк молча продолжают своё дело.

Иван: Ну, всё вроде.
Марк: Кого всё? Ты видел, докуда трещина доходит? Вот досюда.
Иван: Да тканью прикроем, и всё.
Марк: Кого всё? Это я тебя тканью прикрою. Мы туда тело положим — гроб в швам и в щебки.
Иван: Да ну ты брось, Марк, смотри.

Иван встаёт на стул, залезает в гроб, ложится, потом встаёт и немного приседает, проверяя прочность. Гроб скрипит. Из-за двери, которая ведёт на кухню, выходит Василий с подносом.

Василий: Дорогие товарищи, смотрите, как понимающие коллеги из «Порт-Артура» нас угощают, а?

Василий ставит поднос на маленький столик рядом с инструментами. Иван выбирается из гроба и берёт бутерброд с подноса. Василий наполняет четыре рюмки.

Марк: А это же сосна, да?
Иван: Сосна.
Марк: Вот примерно такая ещё доска нужна. Я выпилю кусочек аккуратно, примерно такой, и вот с этой стороны пришпандорим аккуратненько. Иван, метнись-ка.
Иван: Где я тебе щас сосну достану?
Марк: Где-нибудь достанешь. Поройся там где-нибудь по дворам и достань нам досточку вот такой вот длины. Давай-давай.
Иван: Мы тебе с Петром вон сколько дров натаскали уже.
Марк: Херню вы натаскали, а не дрова.
Иван: Ну, так там же темно.
Марк: Иди, тебе говорят.
Иван: Василий поскользнулся, пусть он и идёт на поиски сосёнки твоей грязь и говно коровье топтать в такую слякоть.
Василий: В смысле я поскользнулся?
Марк: Иди, тебе говорят, Ваня, иди…
Василий: Поскользнулся… Кто тебя вытаскивал, Ванёк, когда ты в могилу в прошлый раз провалился, а?

Иван надевает куртку и уходит. Василий оглядывает гроб.

Василий: Слушай, ну, если ещё лак где-нибудь достанем, так вообще шик, как новенький будет.
Марк: Он до утра сохнуть будет.
Василий: С другой стороны, может, ну его нахер, этот гроб? Мне пятьдесят пять лет. Я аспирантуру мехмата закончил, а всё эти пирожки деревянные по городам и весям таскаю. Уволюсь, короче, наверное.
Марк: А что делать будешь?
Василий: В лес уйду. Помнишь, я тебе говорил, у меня домик есть? Двести пятьдесят километров от райцентра, и никого, брат, никого. Вообще никого. Красота? Одна дикость. Я в позапрошлом году по весне в том домике дня три просидел без жратвы. Ждал, пока медведь уйдёт. Чуть дверь мне не выломал. Хорошо, что окна высоко. Мы специально окна под самой крышей сделали, чтоб снегом не засыпало. Представляешь? Слушай, Марк, а давай с тобой вместе? Щас деда в землю положим, и завтра увольнительные пишем.
Марк: Завтра выходной.
Василий: Ну, на следующей неделе.
Марк: Ты же знаешь, у меня Светка, дети…
Василий: Марк, один раз живём…

С улицы входит Пётр.

Пётр: А вы зря, мужики, не курите, я вам скажу. Там небо такое… Я смотрю туда, ветер шумит, вода с крыши капает. И ощущение, как в старых фильмах бывает. Как будто вот, вот что-то такое произойти должно, после чего можно титры пускать. И кажется, что в небе всё звёзды, звёзды, а где-то там за тучей не звёздочка тусклая, а самая главная камера. И она на тебя сквозь тучу наезжает, наезжает, наезжает. А я стою и чувство такое, как будто текст забыл, и что по сцене делать дальше не знаю. А это ещё и дубль как бы последний, потому что плёнка ну кончилась почти вся уже. И я стою и вдруг приходит опять понимание: главное — уверенно. Уверенно докури, Петро, сигарету. Уверенно смотри в свою темноту, огоньки разглядывай. Не спеши, не спеши, чтобы всё правдоподобно было. Весь реализм, я думаю, из внутренней уверенности растёт. Знаете, я так давно в деревне не был… Мысли тут такие, как в детстве прям… А что вы такие печально-задумчивые? Ты опять, что ли, про медведей, про домик в лесу сказ сказываешь? Меня сначала раз пять звал, теперь Марка?

Из двери, которая ведёт в главный зал, где идут поминки, появляются Виталий и Зинаида. Долгий поцелуй. Влюблённые, не замечая могильщиков, упоённо движутся всё глубже в тёмную часть зала, на ходу снимая одежду друг с друга.

Марк: Очень вредная у нас работа. Я совсем разучился о смерти думать. Я с ней нахожусь каждые три через два по восемь-девять часов. Смерть такая близкая, такая привычная стала, что как тут теперь поверить, что я тоже помру, а? Не сегодня так, так лет через сорок, но помру ведь.
Пётр: А может не помрёшь?
Марк: И неужели меня вот так в гробике моём берёзовом, обязательно берёзовом, такие вот мудаки, как мы с вами будут хоронить?
Василий: Почему мудаки-то?
Марк: Да потому что нам же на самом деле похер на слёзы родственников, на деда этого, покойничка очередного. Он для меня только время и тяжелые килограммы, за которые мне копейки платят. А может, он муж хороший, дедушка замечательный? А, может, у него коллекция марок, как у меня, была? А ещё он, например, Булгакова и Зощенко, как я любил? А, может, он лётчиком был или актёром? А вдруг он мне родная душа, с которой мы только так и смогли свидеться, а?
Василий: Ну, если актёром, то мы б узнали.
Пётр: А что, ты всех актёров знаешь?
Василий: Ну, да… Никулин там, Мордюкова, Хабенский, Миронов, Безруков, Терехова, Купчинская, Михалков. Или Басилашвили там какой-нибудь. Фрейндлих та же, допустим.
Пётр: Михалков же режиссёр.
Василий: Так он сам себя и снимает в своих фильмах.
Пётр: Какой хитрый дядька.
Василий: Ты что, «Свой среди чужих, чужой среди своих» не видел?
Пётр: Я телевизор не смотрю.
Марк: И что, это все актёры, что ли? А те, кто в театре играет, например?
Василий: Актёр, настоящий актёр, это тот, кого всё страна знает. Вот Папанов, например, или Том Круз…

Дверь опять приоткрывается. Из-за неё появляется Костя. Он молча проходит мимо могильщиков. Пётр протягивает ему кусочек колбасы. Костя берёт колбасу, берёт ещё бутерброд и садится рядом с мужчинами. Ему наливают лимонад. Василий начинает тихо подпевать про себе тем песням, которые доносятся из-за двери. В тёмной части зала шум, возня, человеческое бормотание, шорох чехлов и полиэтилена.

Пётр: А если мы о смерти разучились думать, так мы и любовь не чувствуем.
Марк: Почему?
Пётр: Не знаю. Просто это рядом же как-то всё ощущается. Любовь. Смерть. Смерть. Любовь. Да… Знаете, я первый раз на похоронах был лет в двенадцать. Я это ещё никому не рассказывал, мужики, не смейтесь только. У меня тогда прабабка из Кемерово померла. Вот когда я её тело мёртвое первый раз, я вообще её первый раз видел, я тогда реальный страх в первый раз, а может, и последний раз в жизни испытал. Но никому не сказал, вообще даже бровью не повёл. Всё в себе как-то сам проглотил, перекрутил, пережил. А лето было тогда. Помню мы всей семьёй, всеми родственниками стоим. Гроб с прабабкой в землю опускают. Каждый из нас, как водится, землю в ладошку набрал и туда кидает. И я тоже кинул… И чувствую — исчез страх. А вместо него что-то такое, что я ещё не испытывал никогда. И чувствую, как у меня писька в штанах вставать начинает первый раз. Я руки в карман, чтоб никто не заметил. Пытаюсь стоять спокойно. А желание-то растёт. И вот я так тихонько меж могилок в заросли какие-то. Сам не понимаю, что происходит. На одном чувстве непонятном иду. И там я в кустах, в общем…

Возвращается Иван. Он промок и замёрз. В руках у него дрова. Он кладёт их на пол рядом с другими дровами. Марк и Костя подходят и внимательно изучают деревянную добычу Ивана.

Марк: А с гвоздями-то зачем? Да и куда столько? Я же одну доску просил. Вот такую.
Иван: Ой, Марк, отстань… Вон там сосновая сверху лежит.
Василий: Да, всяко бывает. Да, как греки-то говорят? Любовь, по-ихнему, — это эрос, а смерть как?
Марк: Scio me nihil scire.
Пётр: Ещё филос.
Василий: Так это же по латыни.
Марк: Да, я знаю только то, что ничего не знаю.
Пётр: Какой хороший тост.
Василий: Так вот, Петро, верно ты уловил эту связь эроса и смерти. Что-то тут есть нечеловеческое как будто. Вы же знаете, что я в детском доме вырос, да? Мне лет шестнадцать было, и я на свой день рождения пробрался в кабинет директора, взял своё личное дело, а там после всех этих формальностей типа: рост, вес, дата рождения написано «мать Мария Васильевна скончалась при родах. Отец от ребёнка отказался». У меня последнее время в голове всё чаще этот момент вертится, верьте, нет. Она мне жизнь дала, любовь хотела давать, а я эту жизнь взял, и смерть маме подарил? А последнее время мне Мария Васильевна сниться начала. Я её фотографий-то никогда не видел. Портрет отцовский мне как-то дали поглядеть, а как мама моя выглядела, не знаю. Но я на отца совсем, совсем не похож. Так что, наверное, в мамку я пошёл. И снится она мне, значит. Придёт ко мне она. Вокруг бело-бело. Она стоит и смотрит так внимательно на меня. Весь сон мы с ней стоим и смотрим друг на друга. Я сначала плакал сильно во сне, прощения пытался просить. А сейчас просто смотрю ей в глаза, чувствую, почти слышу эту белизну вокруг и ощущаю, как любовь родительская в меня проникает. И тело как душа

Марк: Вот щас вроде готово.
Иван: Танатос. Вспомнил. По-гречески смерть — танатос значит.

Иван садится за столик и затягивает «Прощайте, скалистые горы». Постепенно остальные мужчины присоединяются, и песня допевается хором. Костя, заскучав, встаёт и начинает бродить по темноте зала. Какое-то время он внимательно наблюдает за действиями Зинаиды и Виталия, подбегает к выключателям, включает свет и убегает на поминки.

ЯВЛЕНИЕ 4

Ночь. Дорога. Слякоть. Деревянные дома. Из-за поворота появляются Зинаида и Виталий. Идут вдоль забора. На протяжении всего явления вдалеке слышен звук автомобиля, который то медленно едет, то буксует, то сигналит кому-то в тишину.

Виталий: А как тебя зовут? Я не помню.
Зинаида: Валерия. А тебя?
Виталий: Виталий Степанович.
Зинаида: Очень, очень приятно, Виталий Степанович! А Вы знаете, я помню, как мы с Вами первый раз встретились. Это было в Таштаголе на дне рождения нашей покойной троюродной тёти Зины. Лет пятнадцать назад. Вы были тогда совсем, совсем маленький, но мне и тогда с Вами было очень, очень интересно возиться, проводить время с маленьким Виталием Степановичем во дворе на качелях, следить, чтобы Виталия Степановича не украли злые дядьки, пока наши взрослые пьют водку и говорят тосты, как почти и мы теперь. Помните?
Виталий: Прекрасно помню, но смутно. Вам было тогда четырнадцать лет, верно?
Зинаида: Двенадцать.
Виталий: А мне семь.
Зинаида: Скажите, Виталий Степанович, а Вы что-нибудь чувствуете… Нет, не так. Тогда в зале, когда Вы говорили, Вы так умно говорили, конечно. Но я только на Ваши глаза смотрела. Они у Вас таким нездешнем огнём горели… И сейчас смотрю и вижу, что они и в любой момент могут загореться от того нездешнего. Я совсем, совсем не помню, что Вы там болтали и даже не слушала, и даже не читала этого Вашего Филиппа Арьеса. Так громко там играла эта музыка, боже мой! Но вот то, что было за Вашими словами, это я совершенно, совершенно поняла. Я тоже ужасно люблю смерть, доверяю ей… Ой, боже мой! Это ведь тогда мы с Вами, Виталий Степанович, хоронили эту кошку на теплотрассе… Вспомнила! Мы её вот так на трёх палках несли куда-то за забор детского сада, в какие-то кусты, где все ссут обычно. И там с Вами мы её похоронили. Помню, Вы молитву тогда ещё сочинили, и объясняли мне, как с мёртвой бабушкой можно общаться. Почему с бабушкой? Этого не помню. Вы говорили, что нужно встать так ночью у окна, и чтобы взгляд был как бы между отражением и тем видом, который за окном, и что-то такое сказать… Господи, Виталий Степанович, только не говорите, что Вы не помните, что нужно сказать, чтобы пообщаться с мёртвой бабушкой! Это же сейчас очень, очень важно! Это Вы с Афанасием Арсеньевичем не были знакомы, а мы с ним каждое лето в поле за цветами, в лес за ягодами. Однажды он даже меня на охоту взял… Но я ему не дала тогда подстрелить того бедного оленя, нет. Ведь как можно убить того, кто не поймёт момент собственной смерти? Ну, олень же просто не поймёт, что он упал, что это из него течёт красная кровь, потому что в него попал вот такой металлический шарик. Это ведь совсем нечестно, правда? После этих кошачьих похорон я как-то так раз и совсем легко поняла, что смерть для всех нас, то есть и для меня, и для Вас, и для неубитого оленя, и для мёртвой кошки, и для мёртвого Афанасия Арсеньевича, и для всех мёртвых бабушек… Смерть — это то, перед чем равно всё живое. Между собой всё живое, конечно, не равно, нет, а перед смертью — да! Поняла, ощутила я это тогда с вами во дворе города Таштагол, а осознаю только сейчас, осознаю до сих пор. Вот на этом равенстве перед смертью, наверное, и должна строиться вся наша жизнь, правильно? Правильно?! Любовь, семья, школа, государство, бухгалтерия какая-нибудь. Если мы все будем помнить, что не только конкретный я умру, но и конкретные все, тогда ведь совсем другой мир будет. Вы представляете? Какой будет добрый, вдумчивый мир… А Вы знаете ещё, Виталий Степанович, знаете, если бы Афанасий Арсеньевич был сильно младше, или я была бы сильно старше, мы бы друг в друга обязательно влюбились. Вы видели его фотографии в молодости? Нет? Странно. Странно, что Вы с ним не успели пообщаться. Вы же с ним, ну, одно лицо как будто бы.

Пока Зинаида произносит свой монолог, Виталий залезает на большую кучу дров и начинает притворяться собакой.

Виталий: Р-р-р гав! гав! гав! Частичная реинкарнация общего духовного предка — я и Афанасий Арсеньевич, но теперь мне одному придётся нести эту кармическую ношу… У-у-у!
Зинаида: Ой, ой, Виталя, не шевелись! Замри, замри, я сейчас тебя сфотографирую.

Зинаида достаёт из чехла фотоаппарат и делает несколько снимков. Виталий в роли собаки движется на фотоаппарат, спускается по дровам вниз и почти специально падает в грязь. Виталий кусает Зинаиду за бедро, мажет грязью её щёку. Целуются. Дурачатся. Целуются.

Виталий: Лера, Лера, я тебя прошу, давай прямо сейчас умрём. Куда, ну, скажи, куда нам дальше жить?
Зинаида: Некуда. Давай, давай умрём.

Молча идут дальше. Останавливаются у дома, из окна которого доносятся человеческое многоголосие, звон бокалов, смех. Валерий и Зинаида останавливаются. Смотрят в окно.

Виталий: Веселятся. Хорошо!
Зинаида: Хорошо. Так хорошо, что хочется дом какой-нибудь поджечь.

Продолжают наблюдать за тем, что происходит в окне. Вдруг Виталий хватает топор, воткнутый в чурку, и швыряет его за забор. Слышен лай собаки. Зинаида смотрит на Виталия.

Зинаида: Уже умер?
Виталий: Умер.
Зинаида: И я. Как меня зовут?
Виталий: Никак.
Зинаида: А тебя?
Виталий: Никак.
Зинаида: А наших, наших детей как зовут?
Виталий: Никак.
Зинаида: А внуков?
Виталий: Не знаю.
Зинаида: А где мы будем жить?
Виталий: Везде.
За поворотом слышны хлюпающие по грязи шаги. Зинаида и Виталий перелезают через забор. Появляется Иван, подходит к куче дров и ищет нужную доску. С другой стороны улицы идут два мужчины и несут пустой гроб.


ЯВЛЕНИЕ 5

Кафе «Порт-Артур» Поминки продолжаются. Собравшиеся сидят за одним столом, но уже давно распределились на отдельные группы. Кто-то перебирает аккорды на баяне, кто-то дёргает струны на гитаре. То тут, то там затягивают песню. Кое-где продолжаются вялые танцы. Некоторые гости уже спят. Покойник теперь сидит в углу стола в компании могильщиков. У них веселье только начинается. Заура сидит на коленях у Валерия Максимовича, потом танцует с ним, потом снова сидит у него на коленях. Они шепчут что-то на ухо друг другу. В какой-то момент оба уходят из зала.

Товарищ покойника: А вот Афанасий Арсеньвич ни разу, слышите, ни разу своей Валентине Григорьевне, ни разу не изменил!
Знакомая покойника: Андрюша, ну, помолчи ты… Что ты несёшь такое?
Родственница: Да, и вообще он сексом не занимался.
Виктор: А ты-то откуда знаешь, что не изменял?
Товарищ покойника: Ну, как откуда? Вас же трое было, правильно, Вить? Ты и две сестры.
Виктор: Правильно. И что?
Товарищ покойника: И ничего.
Любовь Андреевна: Ну, не могу, не могу я есть мясо! Во-первых, мне от него просто физически плохо потом. Во-вторых, это же живое было, понимаете? Ты как будто кусок смерти вот так жуёшь. А бульон куриный или там суп на косточке — это же трупная выжимка вообще. А, в-третьих, ну она же ведь не прожарено!
Какой-то родственник: Правильно. Мы — это то, что мы едим.
Другой родственник: А где Костя?
Клавдия Ильинична: Где тело? Где мой братик?
Друг покойника: А я вот свою дочку побоялся на похороны везти.
Костя: Тут я, тут!
Товарищ покойника: И правильно. Зачем детям психику раньше времени портить?
Родственница: Эй, а вы чего тут расселись-то? Вас звал кто-то? Вы что, гроб уже починили?
Друг покойника: Да и путь-то, наверное, не близкий. Вы же на самолёте из Омска?
Товарищ покойника: Из Омска, но на поезде. Не люблю самолёты.
Валерий Максимович: Тише, Лариса, тише. Это я их позвал. Пусть поедят парни. Целый день они тут торчат уже.
Василий: Да готов гроб, готов. Как новенький!
Другая родственница: Костенька, иди-ка сюда, я тебе конфету дам.
Родственник: А вы что, молчите-то тогда, раз починили?
Марк: А вы что, гражданка, ночью хоронить хотите?
Родственник: Что, уже ночь?
Костя: Тётя, ты дура? Я сам могу конфету со стола взять. Их же тут вон сколько!
Любовь Андреевна: Костя, ты что такое говоришь? А ну, иди сюда.

Костя берёт конфету из тарелки и ныряет под стол. Появляется на другом его конце и прячется за тело покойника.

Товарищ покойника: Не трогайте ребёнка. На человеческую глупость нужно реагировать соответствующе с самых ранних лет. Если глупый вопрос, нужен умный ответ.
Родственник: А если умный вопрос, то нужен глупый ответ. Ну, или как-то так. Давай выпьем напоследок, короче, уже, а.

Костя заинтересовывается телом покойника, внимательно его разглядывает, осторожно трогает в разных местах.

Товарищ покойника: Кстати, Витя, я лет двадцать назад у Афанасия Арсеньевича книгу одалживал. Ему вернуть, как видишь, не успел. Возвращаю тебе, значит.

Товарищ покойника подходит к Виктору и вручает старую книгу.

Виктор (читает): Происхождение семьи, частной собственности и государства. Фридрих Энгельс. Андрей, ты перепутал, наверное. Батя никогда марксистом не был. Он мне Кропоткина самиздатовского подсовывал, когда я в университет поступил.
Товарищ покойника: Так и я даже в комсомол не вступал, всё правильно. Но Афанасий Арсеньич всегда говорил, что, если хочешь хоть что-то в этом мире реально понять, тогда нужно изучать мышление идиотов и твоих врагов.
Родственница: Извините, пожалуйста, это Вы сейчас кого идиотами назвали?
Родственник: Наших врагов.
Костя: Афанасий Арсеньич… Деда… А ты что, совсем, совсем умер?
Знакомая покойника: А что Афанасий Арсеньевич в завещании написал, кстати?
Костя: А почему ты старый и мёртвый, и тебя в земля закопать хотят, а вот баба Клава тоже вроде мёртвая, а ходит, ест, говорит и меня из школы забирает?
Родственник: А не было вроде никакого завещания… Да, Виктор Афанасьевич?
Родственница: Не успел, значит…

Костя протягивает покойнику конфету, потом пытается положить ему её в рот. Наконец мальчик кладёт конфету Афанасию Арсеньевичу во внутренний карман пиджака, нащупывает там какие-то бумажки, вытаскивает и разглядывает, их убирает к себе.

Виктор: Было, не было. Вас не касается.
Родственник: Виктор, ты чего? Обидели мы тебя чем?
Родственница: Да лишнего выпил просто…
Клавдия Ильинична: Где тело?
Любовь Андреевна: Кто-нибудь видел Виталю?
Виктор: Они с Зиной гулять пошли.
Любовь Андреевна: Как гулять? Он же очки здесь оставил! А там ведь темно, деревня чужая… А он драться даже не умеет!
Товарищ покойника: Это мои очки, извините.
Виктор: Ну, Люба, можем пройтись, поискать нашу молодёжь…
Иван: Да не переживайте Вы за Вашего Виталия. Я в этой деревне вырос. Ничего тут никогда не происходит. Тишина. Скука. Хорошо!
Виктор: Ну, давай тогда просто пройдёмся.
Любовь Андреевна: Да я, знаешь, как боюсь по темноте ходить… Я ещё на каблуках.
Родственница: Всё с твоим Виталей хорошо, Любочка. Я, когда курить выходила, они с Зиной на лавочке сидели, общались. Я вышла — и они раз. друг от дружки, как от огня. Я им говорю: «Да целуйтесь, целуйтесь. Дети красивые у вас будут». Засмущала их, конечно…
Любовь Андреевна: Да какие дети? Зина моему Виталию двоюродная сестра.
Друг покойника: Виктор Афанасьич, позволь полюбопытствовать. А почему мы твоего батюшку в церкви не отпевали? Почему без священника?
Любовь Андреевна: Так Афанасий Арсеньевич же не крещённый, кажется?
Друг покойника: Ну, и что?
Виктор: Не ваше дело. Вас не касается.
Родственница: Как не касается, как не касается, Витя? Я понимаю, ты ему сын. Он твой отец. Но и мы же не чужие люди. Троюродные внучки тоже имеют право горевать, а, значит, имеют право голоса.
Родственник: А можно мне кофе?
Виктор: Вот и горюйте себе на здоровье. Кто вам не даёт-то…

В это время Костя макает пальцы в стакан и брызгает на лицо покойника. Потом достаёт детские ножнички и начинает стричь покойника.

Другая родственница: Вот вся эта белиберда-то, гроб разбитый и ещё всякое, это, может, как раз из-за того, что мы Афанасия Арсеньевича в церкви не отпевали!
Родственница: Не хочет душа в ад-то уходить, слышите!
Родственник: Ну, какая, душа, Марина…
Родственница: Обыкновенная такая душа.
Любовь Андреевна: И что ты предлагаешь? Покрестить, что ли?
Родственница: А почему бы и нет, собственно? Время ещё есть. И церковь в деревни есть, я сама видела.
Родственник: Ну, что ты городишь, Марина?
Любовь Андреевна: Если даже крестить. Если даже есть церковь, так спит же уже батюшка.
Родственница: Ради такого дела проснётся ваш батюшка. Ничего страшного. Я пойду сейчас пойду, найду и разбужу.
Виктор: Сиди. Не надо никого крестить, ради бога.
Товарищ покойника: Да крещённый он, крещённый! Меня Афанасий Арсеньич в Казане только и делал что по церквям таскал, когда мы на практику туда ездили на третьем курсе.
Родственник: Так в Казани ж мечети одни.
Любовь Андреевна: А давайте мы у Клавдии Ильиничны спросим. Она-то про своего брата всё должна знать.

Родственница встаёт из-за стола, одевается и выходит из зала.

Товарищ покойника: Казань надо тоже правильную знать. Она тоже немного златоглавая.
Родственник: Ну, ты куда, Марина! Валерка же рассказывал сегодня, что Афанасий Арсеньич его крёстным батей был! Ну, куда…
Другая родственница: А мне Светлана Ивановна, племянница Афанасия Арсеньевича, говорила, что он лет пять назад, как жена, померла, раскрестился. Это ей Максим Анатольевич, живой тогда ещё, отец Валерия Максимович, как-то рассказал, когда Серебряная свадьба была у Колокольчиковых, которые в Краснодар переехали.

Родственник тоже одевается и спешит за родственницей. Костя что-то шепчет покойнику на ухо, целует в губы и крестит. Входят разгорячённые с мокрыми волосами Заура и Валерий Максимович.

Заура: А баня всё, готова! Можно заходить по семь-десять человек. Веники там есть.
Друг покойника: Какая баня? Мы же не заказывали.
Валерий Максимович: Я заказывал. А то за одним столом всю ночь сидеть скучно.
Заура: А баня, так и быть, за счёт заведения! Тем более на ваших же дровах топим.
Другая родственника: На каких наших дровах?
Заура: Ну, там около входа целая гора лежала. С гвоздями правда, но ничего.
Клавдия Ильинична: Где тело? Где тело?
Иван: Так это же для гроба доски!
Василий: Так мы ж доделали уже всё.
Виктор: Баня, баня — это хорошо.
Товарищ покойника: Баня — это очень хорошо! Первыми тогда пусть идут наши милые дамы.
Знакомый покойника: Ну, вы совсем сдурели, что ли, какая баня? Кто так поминает вообще?
Клавдия Ильинична: Костя, Костя, ты где?
Костя: Я тут, ба!
Клавдия Ильинична: Иди ко мне, внучок, иди сюда. А где твой дед?
Костя: Там!

Костя за руку ведёт Клавдию Ильиничну к покойнику.

Василий (долго смотрит на покойника): Какой-то нос у него… Грузинский, что ли, или армянский? А ты посмотри, вон у него за ушком всё синее уже. Разлагается потихоньку.
Марк: Обыкновенный русский нос.
Пётр: И уши как уши.
Василий: Да что русский, что татарский. Сейчас уже не различишь толком-то.
Пётр: А знаете, что самое приятное, мужики?
Иван: И щека вон как одна опухла. Да, халтурят в нашем морге, халтурят.
Пётр: А самое приятное… Самое приятное, что есть в этом что-то, как бы это сказать. Ну, что-то очень правильное. По-старому правильное.
Василий: В смысле?
Пётр: Ну, в смысле. Ты посмотри, человек умер, а жизнь вокруг него ещё больше только кипеть стала. Столько народу — и всё родня. Братья какие-то, сыновья, внучек целый вагон. Какое крепкое семя у тебя, Афанасий, было. За Вас, за Вас, Афанасий Арсеньевич!

Могильщики выпивают.

Марк: Почему было-то? Есть. Родственники ж живут. И своё семя дают.
Иван: А какое у него лицо благородное, ты посмотри, а.
Марк: Да, настоящий великоросс. Как у Репина. И во взгляде есть что-то такое, великодержавное. Так светло, светло до самого сердца… Видите? И грудь, плечи такие мощные. Реальный богатырь. Он же, если его поднять, так он вдвое больше меня будет, наверное. Были ж люди раньше всё-таки, были… Такое никакой смутой и революцией, никакой историей не вытравить отсюда. Одно слово — народ.
Пётр: Да ты на улицу выйди, там этого велико-русско-державного на каждом углу. Что ты мелишь-то вообще.
Василий: Да откуда тебе, татаро-монголу, знать что такое настоящий великоросс, а, Марк?
Иван: Как говорится, они — татары. С ними русские. А с ними — Бог.

Могильщики выпивают. Костя подводит Клавдию Ильиничну к телу. Она трогает лицо Афанасия Арсеньевича руками.

Клавдия Ильинична: Не он. Не он. Не он. Не он. Не Фаня. Не Афанасий Арсеньич, не мой братик! Где, где тело? Кто, кто подменил? Кто шутить вздумал? Бесы, бесы крутят… Где мой братик? Душу-то не подмените, не подмените душу, вам говорю, вам… Кого, кого вы… Кого мы тут хоронить собрались? Кого тут поминают? Где мой младший брат? Не его, чужое, чужое лицо. Голова чужая. Руки чужие. Тело всё чужое. И запах, запах не тот. Мой Фаня по-другому пахнет. Кого вы сюда принесли? Зачем вы меня обманываете? Кто вы все? Я же люблю вас, внучата мои золотые, серебряные. Огонь вас всех возьмёт, черти. Очистить от вас семью мою, род мой. Неистовство одно! Неправедность. Грех на грехе, никто сам себя не ведает, и нет моего брат меж вас…Я же Фанечку вот такого, вот такого малюсенького на руках своих нянчила. Мать с отцом в поле, а я с младшими, и Афанусюшка самый тихонький из них, самый спокойненький из всех вас был. Не он, не он, не он. Не он. Костя, где ты, мой хороший?
Костя: Я тут, ба!

Клавдия Ильинична пятится и крестит пространство вокруг себя. Двери открываются. В зал входят четверо мужчин, вносят пустой гроб и деревянный крест.

Один из мужчин: Доброй ночи. Тут поминки? Для кого гроб? Нам нужен Валерий Максимович. Наша фирма приносит Вам свои извинения за доставленные неудобства, и в знак благодарности за Ваше терпение мы дарим Вам вот этот деревянный крест из двух цельных молодых сосен. Куда поставить?

Костя играется с выключателем.


ЯВЛЕНИЕ 6

Баня. В парилке Марк, Василий, Иван, Пётр, Валерий Максимович, Виктор и другие мужчины бьют покойника вениками. В какой-то момент входит одетый Костя. На него не сразу обращают внимание.

Валерий Максимович: А ты что в одежде, малой?
Костя: Я только погреться, дядя Валера.
Валерий Максимович: Ой, Костя, давай раздевайся и грейся нормально.

Костя начинает снимать с себя одежду.

Виктор: Щас мы деда твоего допарим и тебя веничком тоже похлопаем.
Валерий Максимович: Да что ты ребёнка пугаешь. Не хочет париться, не надо заставлять. Я в детстве тоже баню не любил. Кость, подай полотенце. Оно вон там висит. И себе возьми тоже.

Костя в одной штанине тянется, приоткрывает дверь в предбанник, чтобы взять полотенца. Он не замечает, как из кармана выпадают бумажки и документы, которые он взял из пиджака Афанасия Арсеньевича. Валерий Максимович поднимает выпавшие вещи. Костя передаёт полотенце Виктору.

Валерий Максимович: Паспорт на имя Ираклия Аароновича Авербаха. Тысяча девятьсот… Какого года рождения? Тут непонятно. Залито чем-то липким. Ты где это взял, Костя? А фотография, посмотри, Вить, как будто отец твой.
Виктор: Да ну, не похож.
Валерий Максимович: Да похож. Ну-ка, парни, поглядите.
Марк: Ну, только носом немного.
Товарищ покойника: Да вылитый Афанасий в молодости.
Василий: Похож, похож.
Виктор: Да что вы такое говорите. Тут же имя другое даже, ну.
Валерий Максимович: А какого числа у твоего отца день рождения?
Виктор: Двадцать восьмого, нет, двадцать девятого октября.
Валерий Максимович: И тут тоже — двадцать девятое октября тысяча девятьсот…
Виктор: Да ты сам же говоришь, что там не видно.
Валерий Максимович: Последние цифры только. На, посмотри. Костя, ещё раз спрашиваю, ты где это взял?

Валерий Максимович берёт другие бумажки, находит конверт, открывает его. Остальные мужчины уже по очереди подносят найденный паспорт к лицу покойника, сравнивают.

Валерий Максимович: Витя… На, прочти. На твоё имя.

Виктор берёт письмо, читает. Молча выходит, чтобы сжечь бумагу в печке. Возвращается.

Виктор: Паспорт тоже дай сюда.

Виктору отдают паспорт.

Валерий Максимович: Тут ещё свидетельство о рождении, свидетельство о смерти, о браке. (читает) Родился в городе Биробиджан…
Товарищ покойника: Афанасий же из Красноярска.
Валерий Максимович: …Скончался в городе…

Виктор выхватывает все бумаги из рук Валерия Максимовича, выходит на минуту и возвращается в парилку.

Валерий Максимович: Костя, так откуда…
Виктор: Хватит, Валера, ребёнка мучить вопросами своими. Взял и взял. Откуда — уже неважно никому.

Неловкое молчание.

Виктор: Я дров подкинул немного. Сейчас потеплее должно стать.
Василий: Да куда ещё-то? И так уже дышать нечем.

Виктор выливает ковш воды на раскалённые камни. Поднимается пар. Виктор начинает снова бить веником тело Афанасия Арсеньевича. Часть мужчин сначала пытается терпеть волны горячего воздуха, потом они всё-таки выходят из парилки. Костя стоит полураздетый.

Марк: А пиво ещё осталось?
Василий: В предбаннике две трёшки, и на улице ещё должно быть.
Марк: Пойдём тогда накатим пару стаканов, Петро.

Пётр и Марк выходят. Пётр снимает с себя банную шапочку и надевает на Костю.
Иван: А хорошо бы сейчас снежочком обтереться, или вообще в прорубь с головой. Мы с моим дядькой двоюродным в снежки любили играть после баньки.
Виктор: Там как раз снег пошёл.
Валерий Максимович: Ну, Кость, что стоишь. Раздевайся давай.

Виктор бьёт тело отца всё яростнее.


ЯВЛЕНИЕ 7

Темнота. Шёпот. Вздохи. Шёпот. Стоны. Шёпот. Рычание. Шёпот. Шлепки. Удары. Рычание. Крики. Шёпот. Звуки раздаются довольно продолжительное время, потом секс постепенно затихает. Слышно только горячее дыхание двух людей. Тишина. Шаги. Включается свет. Баня. В парилке голые Зинаида и Виталий. Они не замечают тела Афанасия Арсеньевича. На пороге стоит Костя.

Костя: Я трусы забыл.

Виталий и Зинаида прикрываются простынёй и выходят из парилки. Костя наедине с телом Афанасия Арсеньевича ищет трусы по всему помещению.



ЯВЛЕНИЕ 8

Раннее утро. Кафе «Порт-Артур». Большинство собравшихся уже спит. Некоторые в разной степени бодрости продолжают есть, пить, говорить. Сонный Костя осторожно стрижёт спящих людей детскими ножничками. Василий, Иван и Марк играют в карты. Зинаида фотографирует происходящее. Виталя спит.

Товарищ покойника: А как, говоришь, деревня называется?
Родственник: Красный Брод.
Родственница: Тут мои родители выросли, тут я родилась.
Родственник: Мы тут встретились.
Родственница: И Арсений Афанасьич пару раз в гости приезжал.
Товарищ покойника: Афанасий Арсеньевич.
Родственница: Ну, да.

Выпивают. Молчат. Входит другая родственница.

Другая родственница: Ну, вот я же говорила. Через час всё готово будет. Давайте собираемся, берём Афанасия Арсеньевича и — в церковь!

Начинается движение. Одни будят других, начинают собираться. Могильщики перестают играть в карты.

Любовь Андреевна: А где сам Афанасий Арсеньевич?
Валерий Максимович: В гробу должен быть.
Любовь Андреевна: Нету там.
Валерий Максимович: Ну, в другом, значит.
Любовь Андреевна: И здесь нет.
Товарищ покойника: Под столами посмотрите.
Знакомая покойника: Да сейчас соберёмся, и найдётся наш Афанасий Арсеньич. Куда он денется.
Родственник: Шапку, шапку не забудь.
Другой родственник: Так это не моё пальто.
Ещё один родственник: А моё тогда где?
Товарищ покойника: Дай-ка пакетик.
Родственник: Я фрукты с собой возьму.
Товарищ покойника: И колбаску вот ещё, ага.
Другая родственница: Чего добру пропадать.
Родственница: Да что вы набираете-то с собой? Мы ж ещё вернёмся сюда.
Другая родственница: Зачем возвращаться-то? Здесь же нет уже ничего.
Товарищ покойника: А, ну тогда, я с собой все вещи беру, получается.
Валерий Максимович: Заура, ты поедешь?
Заура: Нет, наверное. Тут прибраться надо будет.
Валерий Максимович: Вот держи мой номер. Звони в любое время. Можем встретиться где-нибудь через неделю, на выходных.
Заура: Посмотрим, Валерочка, посмотрим.
Валерий Максимович: Возьми, возьми номер-то…
Заура: Тут ещё прибраться надо… И Рауля как назло нет. Ну, что такое, господи.
Другая родственница: Давайте, давайте скорее. Никто нас ждать не будет! А нам ещё дойти надо.

Входит смурной Пётр.

Пётр: Все здесь?

На него никто не обращает внимания.

Пётр: Я спрашиваю, все здесь?
Виктор: Да все, все. Все же?
Родственник: Да все вроде, все.
Любовь Андреевна: Да точно все.
Товарищ покойника: А где Афанасий Арсеньевич-то?
Пётр: Ну, хорошо, ладно.
Родственница: Сейчас все выйдут, и сразу его найдём, Не волнуйтесь, вам говорю. Куда он мог деться-то. Не мог же он взять и уйти сам, верно?

Товарищ покойника: А что такое?
Родственник: Автобус, что ли, приехал?
Пётр: Выходите давайте быстрее, выходите.

Все постепенно выходят из кафе. Мужчины несут два гроба и один крест. Зинаида продолжает фотографировать.


ЯВЛЕНИЕ 9

Все выходят на улицу. Передние ряды застывают и смотрят в одном направлении. Задние ворчат и пробираются сквозь них. Все застывают в молчании и смотрят, как пламенеет баня. Зинаида продолжает фотографировать. Проходит время.

Костя: А где баба Клава? Где бабушка? Ты где, ба?
Валерий Максимович: Точно. А где Клавдия Ильинична?
Виктор: Я видел, как она в баню заходила, когда на крыльце курил. Костю искала, кажется.

Идёт снег. Подъезжает автобус.