небо красное с бирюзовой отдушиной
выйду из океана на промёрзшую сушу
в лес в поле в рестораны и в склепы
Субъектность в поэтике Анастасии Лавреновой можно охарактеризовать метапозицией, занятой по отношению к «метапространству». Именно над его слоями повисает лирическое Я автора. Оно, растворяясь в образах, как песок в море, становится частью эфемерной дали. Эта даль «затухшая», но лишь до тех пор, пока остается-в-себе. Открываясь Анастасии, даль становится продолжением тела, как руки, что пишут эти стихи.
Преодолевая путь вместе с лирической героиней, я созерцал и известный сюжет о Цезаре и Клеопатре, и магазин виниловых пластинок, и лес, и поле, и ресторан, и склеп, и камни, что никогда не станут горой, и командира, провожающего день в бессмертность. Что скрыто за всей этой гаммой [в некоторой степени] равноудаленных образов? Особенностью того поэтического метапространства Анастасии, как мне кажется, становится-здесь ощущение между-созерцания – за образом образ, за миром мир, за одним чувством – чувство новое. К текстам Анастасии невозможно подойти с одной стороны и лишь одну сторону занимать во время чтения. Та динамичность, с которой происходит смена ирреального пребывания-в-месте, не дает тебе привыкнуть и постоянно подкидывает как бы вверх, заставляя повиснуть, затаить себя между.
Поэтика Анастасии – про отрыв от земного реального в пространство метареального, в пространство столь хаотичное, сколько и рассыпающееся на частицы миров. И эти миры сталкиваются между собой в отчаянной попытке найти друг друга.
погрязший в любви и колосьях
электрический гроб на полозьях
унесёт тебя в затухшую даль
небо красное с бирюзовой отдушиной
выйду из океана на промёрзшую сушу
в лес в поле в рестораны и в склепы
Субъектность в поэтике Анастасии Лавреновой можно охарактеризовать метапозицией, занятой по отношению к «метапространству». Именно над его слоями повисает лирическое Я автора. Оно, растворяясь в образах, как песок в море, становится частью эфемерной дали. Эта даль «затухшая», но лишь до тех пор, пока остается-в-себе. Открываясь Анастасии, даль становится продолжением тела, как руки, что пишут эти стихи.
Преодолевая путь вместе с лирической героиней, я созерцал и известный сюжет о Цезаре и Клеопатре, и магазин виниловых пластинок, и лес, и поле, и ресторан, и склеп, и камни, что никогда не станут горой, и командира, провожающего день в бессмертность. Что скрыто за всей этой гаммой [в некоторой степени] равноудаленных образов? Особенностью того поэтического метапространства Анастасии, как мне кажется, становится-здесь ощущение между-созерцания – за образом образ, за миром мир, за одним чувством – чувство новое. К текстам Анастасии невозможно подойти с одной стороны и лишь одну сторону занимать во время чтения. Та динамичность, с которой происходит смена ирреального пребывания-в-месте, не дает тебе привыкнуть и постоянно подкидывает как бы вверх, заставляя повиснуть, затаить себя между.
Поэтика Анастасии – про отрыв от земного реального в пространство метареального, в пространство столь хаотичное, сколько и рассыпающееся на частицы миров. И эти миры сталкиваются между собой в отчаянной попытке найти друг друга.
погрязший в любви и колосьях
электрический гроб на полозьях
унесёт тебя в затухшую даль