«Это никогда не пройдёт»: Диалог с мёртвым драматургом, «Новелла №7»
Насти Казьминой
Пещерные люди придавали рисункам ритуальный смысл. Клыки и когти хищника острее любых первобытных копий, его реакция молниеносна, его мышцы настолько сильны, что он с лёгкостью может переломить хребет позавчерашней обезьяне. Но вот ты нарисовал его — и он уже не такой страшный, а если нарисуешь сцену его убийства смелыми охотниками, то удача тебе гарантирована. Как можно заметить, люди вышли из пещер, вместо наскальных рисунков пользуются преимущественно бумагой, и хищники едва ли представляют угрозу рядовому городскому жителю. Однако ритуальный смысл сохранился, пусть на бумаге, пусть в городе, но текст остался попыткой сдержать нечто намного более сильное, чем ты сам — например, суицидальную депрессию.
Текст Сары Кейн «Психоз 4.48» — крик о помощи, попытка выразить агонию катаклизма чувств, решительное «fuck you» самой жизни. Компульсивная необходимость в сочувствии моментально оборачивается в ненависть к унижению через сочувствие. Безымянная героиня вновь и вновь находит себя в больнице, личная экспрессия душит её и выбивает из неё признания, как жестокий следователь на допросе с пристрастием. Героиня пьесы одержима необходимостью в экспрессии: высказать, выразить, вырвать, вытошнить — вы-, вы-, вы- — наружу, прочь от себя, но внутри не убавляется, опухоль депрессии только растёт изнутри вверх, в горло, и душит героиню — последние страницы почти полностью лишены текста, за исключением последнего признания и заключительной просьбы: «Это с собой я так и не встретилась, чьё лицо приклеено к изнанке моего сознания», «пожалуйста, раскройте занавес».
Текст Насти Казьминой «Новелла №7» — заочный диалог с Сарой Кейн, который напоминает интимную переписку женщин с глубоким духовным родством. Открывающее текст «Я ненавижу тебя, Сара Кейн» читается в равной степени как искреннее признание к ревности по отношению к «Психозу 4.48» (ведь у каждого писателя есть произведение, на которое он смотрит как на покинувшего его супруга под руку с другой/другим), однако в этом же просматривается и глубокая благодарность Саре Кейн за то, что этот текст вообще существует, ведь иначе «Новелла №7» никогда бы не появилась.
Настя Казьмина обращается к Саре Кейн, как в письмах обращаются к мёртвому родственнику — с отчаянием от неразрушимой немоты, с грустью принятия вечного молчания, с посмертными признаниями и просроченной попыткой диалога: «Сара, в тебе нет равнодушия / ты / мой любимый человек». Парадоксальным образом, именно молчание Сары Кейн делает «Новеллу №7» возможной, и само произведение может напомнить серию «Доктора Кто» «Don’t Blink», в которой герои находят кассету с записанными ответами на незаданные вопросы, и только в ключевой момент сюжета задают вопросы и получают необходимый контекст для понимания. Один отрывок и правда напоминает своеобразный опросник без вопросительных знаков, своеобразную анкету:
Я потеряла интерес к людям
Я везде чужая
Я не могу принимать решения
Не умею и не хочу
Я не могу есть
Меня тошнит
Я не могу спать
Но я стараюсь
(и т.д.)
Настя Казьмина не задаёт вопросы, но она создаёт смысловое пространство вокруг «Психоза 4.48», в котором экстраполирует его экспрессию на свои личные переживания и пользуется текстом Сары Кейн, как громкоговорителем. Два произведения живут в симбиозе, один дополняет другой, и хотя они могли бы существовать порознь, их диалоговость усиливает и дополняет оба текста: эпиграф из «Психоза 4.48» — это выкрик в пещере экзистенциального одиночества, на который «Новелла №7» отвечает эхом и возвращается к «Психозу 4.48», пока тот возвращается к «Новелле №7». «свяжи мне руки этими своими шнурками» — и взаимодействие двух
текстов действительно напоминает зашнурованный ботинок, в котором шнурки переплетаются и накладываются друг на друга. Другой отрывок выглядит как переписка в соцсетях или мессенджере, где реплики отводятся левой и правой стороне экрана:
Потому что мне она не нужна.
Пусть же ничто не погасит твой гнев и гнев тебе подобных.
Моя же любовь не позволит
Пусть даже я тоже не хочу жить в этом мире.
Причинить себе / мне зло
И не вернёт веры в себя.
Потому что я тоже
Но разница между нами в том, что я
Не отдам её теперь никому
Предатель.
Даже когда весь мир
Сара, мне кажется, я
Наконец
Бессовестно врала тебе
Изорвётся
Как любой другой жалкий ничтожный мудак.
Чего жду с нетерпением
Одни из последних строк «Психоза 4.48» подытоживают эксгибиционистскую природу экспрессии в этом тексте: героиня повторяет «watch me vanish, watch me, watch me» — и в этом требовании героини наблюдать жестокую развязку её опустошающей депрессии раскрывается жажда быть запечатлённой, задокументированной, жажда наблюдателя — большого Другого, если угодно, который бы стал свидетелем подразумевающегося самоубийства. Подобно эху, близкие строки можно найти в конце «Новеллы №7»: «проследи за мной». В русском языке немного теряется оригинальный смысл выражения «watch me», которое носит оттенок бравады, например, человеку говорят, мол, ты не сможешь, и он отвечает «watch me».
Сара Кейн почти в самом конце текста пишет: «I have no desire for death / no suicide ever had» — и это рассуждение выглядит как приговор себе, как неизбежность, и тем печальнее этот итог, что героиня хотела не смерти, но освобождения от всепоглощающей тьмы, как и все суициденты, однако жизнь и холодное психиатрическое обращение персонала не оставили ей выбора. «Новелла №7» завершается похожим образом, но с одним ключевым отличием: «проследи за мной / у меня нет желания умирать» — убирая фатальное «no suicide ever had», Настя Казьмина переворачивает на 180 цитату Сары Кейн, и если в «Психозе 4.48» эта фраза означала приговор к самоубийству, в «Новелле №7» она обретает значение бесконечности. «Кульминации не будет» — говорит Настя Казьмина, и хотя в этом можно увидеть надежду на жизнь, в том же отрывке раскрывается безнадёжность такого положения:
Сара, дело в том, что кульминации не будет.
Нам остаются лишь бесконечные перипетии, смены состояний.
И известная развязка.
Тремор, набор веса, затравленное либидо, подавленное желание, смена твоих
депрессивных и маниакальных состояний –
убеди меня, что это свойственно лишь тем, у кого записано в истории болезни:
расстройство.
В «Новелле №7» нет надежды даже на самоубийство, потому что, как сказал Э. Чоран, «мы всегда убиваем себя слишком поздно». Настя Казьмина упоминает Антонена Арто мельком («...с утра лицо похоже на автопортреты Антонена Арто…»), однако его роль в этом тексте намного шире, чем может показаться. Не говоря о поверхностных аналогиях со стихами Арто, выполненных в чем-то схожей форме («тело без органов» и т.п.), можно заметить инверсию крюотического подхода к театральному тексту. «Жестокость» Арто направлена к зрителю, в то время как схожая по ощущениям и экспрессивности «жестокость» текстов Сары Кейн и Насти Казьминой режет также и автора. В их случаях «жестокость» выполняет роль горькой пилюли, необходимой для получения определённого художественного опыта у читателя/зрителя, и обнажение своих чувств до самых нервных окончаний рождает странный баланс эксгибиционизма и вуайеризма — первые продолжают раздеваться, вторые продолжают наблюдать. Возникает неозвученный вопрос: кто тут ещё извращенец – кто написал текст, или кто прочитал его до конца? Настя Казьмина признаётся после полутора страниц прямого цитирования из «Психоза 4.48»:
за такое наглое цитирование
даже не знаю, что и бывает
но мне нечего добавить
(правда)
Однако если бы ей по-настоящему было нечего добавить, «Новелла №7» никогда бы не появилась. Автору совестливо использовать каркас другой работы для собственного произведения, однако открытое, настолько же эксгибиционистское, как и раскрытие своих чувств, цитирование и взаимодействие с оригинальным текстом создаёт замкнутую эхо-комнату, в которой Настя Казьмина находится вместе с текстом Сары Кейн, и который отвечает ей, подобно Доктору Кто из упомянутого эпизода с кассетой. Это можно рассмотреть как деконструкцию взаимодействия текстом, как шизофренический поиск закодированных посланий в медиа, как терапию радикальной экспрессией. И тем не менее самое интересное в эхо-камере «Новеллы №7» — что после всех личных и совместных с Сарой Кейн переживаний Настя Казьмина открывает дверь и уходит.