Читать мини-поэму целиком
С середины 1980-х в современной русскоязычной поэзии прочно оформились две магистральные линии: эстетика барокко и бараков. На фоне необарочных, по-целановски тёмных манер письма, к гнутым фигурам и метаболическим инверсам которых прибегали метареалисты (А. Парщиков, И. Жданов, А. Драгомощенко), островком нарочитого примитива высился концептуализм (Д. Пригов, Т. Кибиров, В. Некрасов). Выросшая из «барачного» наследия лианозовцев (И. Холин, Г. Сапгир, Я. Сатуновский), концептуалистская поэзия развенчивала речевые клише и штампы, идеологические и культурные мифы, обнажая в парадоксально-абсурдных, минималистических формах несостыковки дискурса и реальности, сознания и языка.
Андрей Янкус в мини-поэме «Сибирь сквозь замочную скважину» продолжает концепт-практики предшественников, переводя их в область экзистенциально-ценностного исследования «маленького» человеческого существования.
Сквозной лирический сюжет поэмы – поиск самости, своего места в бытовом и бытийном измерении («искал своё место / посмотрел и на кухне / и в кладовке / и в туалете»), разворачивающееся в городских (квартира, бульвар, автобус) и пригородных (лесное озеро, огород) хронотопах Сибири. «Барачно-сибирский» мирообраз складывается из локусов окраин («с окраин / огородик маленький маленький / прямо тут от окна до дорог»), дворов-магазинов («а он был сегодняшний / хлеб в магазине»; «во дворе под костлявыми тополями / на лавочках / на скамеечках / старики»), оккупированных официозом площадей («на параде в честь победы грозных дядь»), которые лирический герой – сам маргинал, носитель наивно-детского сознания – творчески преображает с помощью метафорического остранения или словесной игры в духе Всеволода Некрасова:
а со стола
немо смотрит рыба
глазами точечками
домино
<...>
на кончике носа
был прыщик
косил глаз
всматривался
и в это
солнышко
<...>
думал дело табак курил
думал дело курил табак
думал табак дело курил
думал курил дело табак
Взгляд «сквозь замочную скважину» – возможность прозреть текучесть, вечную изменяемость реальности и языка её описания – наделяет героя Янкуса двойной поэтически-экзистенциальной оптикой. С одной стороны, бытие пребывает в метемпсихическом круговороте, одно сущее стремится стать другим – и бах! и хлоп! – герой так же способен менять обличия, становиться тем, что он видит или с чем контактирует («бах / от неожиданности раз / в себя схлопнулся / остались одни очки», «отразился в монете солнечным бликом / хлоп и / сгладился как некоторая шероховатость»). В этом – унаследованная от Генриха Сапгира онтологическая полнота мировидения («вышел во двор птичкам корма насыпал / и сам рассыпался»), дарующая свободу существования и почти магическую силу изменения мира словом («подумал катись оно всё / покатилось»). С другой – онтология поглощает, умаляет, неволит героя («взял один конец шнурка и пошёл от него к началу / шёл-шёл / пришёл / на начале нашёл / себя / привязанного»), исчезающего, растворяющегося в ней («полез в кошелёк искать мелочь на проезд / залез целиком»», «тряс тряс леской / стряхивал солнцышко / упал / ауп / проглотило озеро») с целью избежать абсурда социально-бытовой реальности. Тогда и письмо – инструмент познания, но и обнажения абсурда – становится одной из форм возможного спасения, бытия-в-языке («искал своё место / нашёл / на чёрточке /в слове / чуть-чуть»), пусть и микроскопически-маленького.
Так в поэме Андрея Янкуса, исследующей проблему самостояния через призму концептуалистских практик, выражается трагическая двойственность человеческого и поэтического существования: на стыке быта и бытия, иронии и серьёзности, речи и реальности.
33
искал своё место
посмотрел и на кухне
и в кладовке
и в туалете
посмотрел в спальне
в раковине
вышел сходил в сарай
искал своё место
нашёл
на чёрточке
в слове
чуть-чуть
34
больше сказать как о нём
он меньше взгляда
меньше взгляда
как его
микроскопически
ни рассматривай