Читать подборку целиком
«Я покажу тебе настоящий звериный стиль»
«Иногда он напевает "Рок-рок-чоп-чоп" и курит сигареты ближайших прохожих. Он – единственный оставшийся атлант, на чьих плечах ещё стоит Парма».
Причудливость выдумки становится непримечательной, даже обыденной, и в этом таится очарование магического реализма Медведевой. Обилие деталей не нагружает текст, а наборот делает его более невесомым:
«В подземелье жил змей. С ним утка замутила. И получился человеколось. От него пошли все люди, а сам он потом куда-то пропал». – здесь, несмотря на фантасмагорию, за счет просторечивых оборотов сохраняется доверительное и даже близкое отношение между читателем и автором; мы не столько читаем историю, сколько слышим рассказ, живой и неподдельный. Однако следующие тексты подборки лишаются фантасмагоричности и абсурдности, авторский субъект теряет телесность, становится исключительно наблюдателем травмирующего события, который может только транслировать увиденное и услышанное: «В гробу лежит дядя Саша. Восковое его лицо зашито почти во всех местах. Напоминает рыболовную сетку. Я смотрю на папу. Мокрый глаз отца. Иришка с перекошенным лицом молча сдерживает рыдальную судорогу». – грубая парцелляция как будто отстраняет лирического героя от описываемых событий, и в то же время приближает читателя к ним вплотную, так, что невозможно отвернуться. Кульминативной точкой подборки становится заключительный текст «Звериный стиль», в котором два пространства – абсурда и грубого натурализма – ненадолго сливаются воедино. Сцена сладострастного, “боязливого” и в то же время любопытного насилия завершается следующими строчками: «Когда они лежат, и живот дяди Бори соединяется с её животом, она вдруг с ужасом замечает, что над нею нависает человеколóсь». Это слияние грубости, ужаса и чрезвычайной абсурдности обращается в пустоту, после этого «дядя Боря исчезает» а за ним исчезает и всё остальное. Крайне контрастными по стилистике текстами М. Медведева с одной стороны пытается осмыслить и преодолеть травматический опыт, с другой – погрузить читателя в абсурдное пространство сомнамбулы. Если регулярный автор подспудно, метафорически, тонкой нитью лейтмотива продевает травмирующий эпизод вдоль ткани текста, Медведева сначала погружает читателя в неподдельное и грубое описание травмы, а только потом предаётся грёзам на Тихом Компросе.
Ф. Акиньшин