В НИТЯХ ГУСТОЙ ТРАВЫ
В густой ризоматической стихопрозе Георгия Нагайцева, всесторонне растущей и ветвящейся прямо на глазах читателя (и вовлекающей его, читателя: тебя, меня и всех! в свой безудержный диалогический рост!), ведущим принципом образопорождения является любовь. Вселенски большая любовь! – любовно-интимное со-прикосновение лирического сознания с феноменами действительности: всё, что вижу, слышу, обоняю, вкушаю, трогаю, мыслю – священно в этом акте феноменологического постижения бытия.
Со-причастность бытию, пёстро цветущему многообразием форм и сущих («тянутся вверх, я чувствую, прорастают сквозь мои поры тоненькие ножки, вытягиваются что есть силёнок, да, смотрящий-сквозь-время, ползут, ползут, дышат и шуршат, излучают тепло, ползут, раскрывают шляпки-зонтики, устремляются прозрачными конусиками к тонущим в небесной кляксе верхушкам сосен, к дырочкам звёзд, к луне, к богу»); всепобеждающий витализм, растущий из уитменовских «Листьев травы» («ибо так было и будет всегда, старое, необязательное уступает место новому, дряхлеет, отмирает. теплится, разгорается на сим месте жизнь, жадно впитывает из исчезающего последние витальные соки»); диалогизм, преодолевающий отчуждение обращением к Другому (стихотворение-посвящение Максу Дрёмову) – мощные мифо-онтологические корни авторской поэтики.
Сознание говорящего разворачивается здесь и сейчас как всепоглощающая воронка, любовно венчающая крайности, пределы «схватываемых» вещей: любой, даже самый сорный быт прорастает бытием, Я телесно-поэтически сливается с Другим, культура уравнивается в правах с реалиями вещного мира:
«наши шаги эхом разнесут-
ся по читальному залу в надувном па-
вильончике порядка слов, где тени на-
ши в поисках приговского томика ещё
бродят под строгие взгляды постояль-
цев, но нам смешно; и мы хохочем на
лавочке, у которой рабочий и колхозни-
ца подмигивают нам и протягивают
серпомолот»
В нагайцевском поэтическом потоке разыгрывается своеобразный карнавал (по Михаилу Бахтину), утверждается праздник жизни, собирается хор её разнотональных голосов (фаллическая образность: поезда, башни, ростки – гротескное тело мира жаждет ежечасно прелицовываться и выходить за собственные пределы). Но это пир одного, «уединённого» сознания, умело мимикрирующего своим мышлением под круговерть самого мира.
Маркёры резко очерченной субъектности, выпирающей смысловым «плато» (по Делёзу и Гваттари) в хаотическом океане метаморфоз, – это философско-притчевые медитации в духе Т. С. Элиота (божественное присутствие башни, христианская мифологема Евы). Уместно, таким образом, в метаболизме реальности, представленной в поэзии Георгия, видеть и неотрадиционалистское зерно. Быть может, и оно прорастёт своим путём.